СВЯТОЙ ПАТРИК В ПОИСКАХ РАЯ
ГЛАВА 8
- Однажды, я очнулся в Персии в базарный день. Замотанный в набедренную повязку, я крался между прилавков, а в руках у меня был кейс, маленький такой чемоданчик. - Сказал Патрик, освобождая девушку из объятий. Слова медленно заползали в сознание Ксении. Она всё ещё плыла на корабле, и свежий ветерок нового чувства ласкал розовые от поцелуя щёки.
Патрик засмеялся, глядя в озадаченное лицо девушки.
- Это была шутка, Ксюша. Я пошутил. - Он опять почувствовал непреодолимое желание прикоснуться всем своим существом к хрупкому тельцу, как будто, так и должно быть – два тела, как одно. На мгновение стало ясно, куда он бежал и зачем.
Вдруг Ксюша задрожала, заметалась, и через секунду он тоже услышал звук поднимающегося лифта. Она схватила его за рукав и потащила к окну. Забравшись на спинку дивана, она, нащупав ручку окна, распахнула его и, выбравшись на тротуар, вытащила за собой Патрика. И они побежали. Прорезая поток идущих людей на работу, они бежали к входу в метро, который уже был виден на перекрёстке. Патрик бежал сзади, на не большом расстоянии и поражался, её ловкости и манёвренности. Она неслась с вытянутыми вперёд руками, а люди, как стая рыб, размыкали свой плотный поток и смыкались вновь за её спиной. Просто слепая Лара Крофт, подумал Патрик, которому приходилось гораздо хуже. Он толкался и извивался под градом ругательств, которые ему доставались за всё, что переживали люди сегодняшним хмурым утром - плохой сон, не крепкий кофе и предвкушение грубого “секса” “на ковре” со злобным начальством. Неуклюже оглядываясь, он видел головы преследователей, возвышавшиеся над толпой. Нырнув в метро, Ксюша запрыгнула в поезд и тут же, протиснувшись в другую дверь, вышла, согнувшись, обратно на перрон, дверь с шумом захлопнулась за их спинами и они увидели двух великанов, пялившихся на них из окна, уносящегося в туннель поезда. Выскочив на улицу, Ксюша поймала такси. Усевшись на заднее сидение, она бегло проговорила какое-то длинное слово, которого он не знал. Они пересекали город, в котором прожила всю свою жизнь, его девушка. Дублин. Патрик хотел чувствовать себя св. Патриком, прибывшем сюда в трюме корабля, рабом, принёсшим спасение, поработившей его стране. Но до этого было ещё далеко и пока что спасали его. Интересно у святых то же бывают ангелы хранители?
Через полчаса они подъехали к маленькому частному аэродрому. Такси, миновав пропускной пункт - едва увидев в салоне Ксению, ворота были открыты - въехало на территорию. На огромной площади, поделённой на полосы, стояли маленькие самолётики. Можно было подумать, что ты оказался в игрушечном магазине для детей великанов. К ним уже бежали люди в ярко жёлтых комбинезонах.
- Мисс Кристель, какой приятный сюрприз, вы знаете, что ваша “Бабочка” всегда готова к вылету. Вам нужен инструктор?
- Нет-нет, спасибо. Мой друг прекрасный пилот. - Улыбнулась Ксюша, как ни в чём не бывало.
Не успел Патрик возразить, как длинные острые ногти впились в его руку выше локтя, за которую она придерживалась. При этом она подталкивала его к очаровательному самолётику, крылья которого были расписаны ярким замысловатым узором, с преобладанием лилового, сиреневого, синего, и фиолетового, плавно переходящих из одного в другой цветов, имитирующем крылья бабочки. Не смотря на то, что бабочка казалась огромной, с пропеллером вместо усиков, ему было уже не до игрушек, потому что, оказавшись в тесной кабине, он по-прежнему не видел ни кого, кто мог бы заставить эту кучу разноцветного железа взмыть в воздух.
- Господи, Патрик, возьми себя в руки. - Сказала Ксюша, пока он бессмысленно вращал глазами по малому и головой по большому кругу.
- У нас нет ни секунды на философское осмысливание.
- И что? Что я должен делать? Нас здесь всё равно найдут. - Продолжал паниковать Патрик.
- Если мы сейчас же не взлетим, то конечно найдут. - Проговорила она спокойно, но, повышая голос, пытаясь перекричать звук мотора, беспорядочно, как ему казалось, нажимая кнопки на панели управления, ощупывая не ровную поверхность маленькими пальчиками. “Бабочка” начала мигать лампочками, как новогодняя ёлка и трястись и реветь, как тысяча пьяных Санта-Клаусов.
- И кто же поведёт самолёт, у нас же нет пилота? - Закричал он в ответ, отказываясь до последнего, видеть очевидное.
- Ты! - Девушка, кроме очевидного не видела ничего и, следовательно, вести самолёт не могла. Кладя его руки на штурвал, она кричала, заглушая шум:
- Главное взлететь, а потом посадить самолёт, остальное сделает автопилот! Всё! Ничего сложного! Я буду тебе помогать! - Затем, поднимая тумблеры на приборной доске, она громко заговорила по рации:
- Двадцать первый, двадцать первый, разрешение на вылет!
И Патрик услышал ответ в наушниках, которые, как оказалось, были уже у него на голове.
- Разрешаю вылет! Полоса открыта, удачи Ксюша! Лети бабочка, лети!”
- “Ну, прямо, как бабочка на огонь” - Успел подумать Патрик, когда Ксюша, обращаясь к нему, скомандовала:
- Тяни, плавно штурвал на себя! У тебя была в детстве игровая приставка? - И громко рассмеялась, в то время как он, выпучив глаза, наблюдал за тем, как земля постепенно отдаляется и они, сидя в животе огромной бабочки, попирая законы гравитации, набирают высоту.
- У тебя отлично получается. Следи, что бы самолёт летел ровно и не клевал носом. Просто смотри, что бы земли было видно не больше, чем неба или наоборот, - милостиво пояснила она.
- Если облачно, вот указатель пространственного положения. - Он посмотрел на прибор, похожий на стеклянный глаз, на половину голубой, на половину коричневый. Патрик постепенно успокаивался.
- Если линия, разделяющая цвета горизонтальна, значит, самолёт летит ровно, если нет – выравнивай самолёт: штурвал на себя – самолёт летит вверх, штурвал от себя – самолёт летит в низ. Главное не делай резких движений.
Потом они вместе отрегулировали настройки высотомера и задали на компасе курс полёта. После включения автопилота оба пилота-пассажира немного расслабились.
- “Приключения начинаются” - Подумала Ксюша, и у неё приятно засосало под ложечкой.
Внизу проплывали горы и красивые зелёные шотландские долины между ними. Патрик, наконец, обрёл возможность издавать звуки и даже облекать их в слова и наполнять смыслом.
- Коллекционируешь бабочек? - Поинтересовался он, не поворачивая головы, боясь оторвать взгляд от прибора, за которым она велела следить.
- Дедушка подарил на шестнадцатилетие. Мы любили лётные прогулки, хотя ему редко удавалось находить время. Я не могу видеть, но очень хорошо чувствую, как самолёт набирает высоту, а когда оказываюсь в воздухе, то чувствую себя рыбой, плавающей в океане Абсолюта.
А ещё у нас была игра. Дед описывал то, что видел внизу, перемежая правду с обманом. Например, говорил, что видит летающую тарелку справа по борту и что странные человечки, похожие на больших червячков, пролетая мимо, машут нам рукой, и кричал - ”Помаши, Ксюша, нашим инопланетным друзьям, а то они подумают, что земляне такие не вежливые” Или говорил, что видит внизу, как сходятся два огромных войска, что они, как насекомые сползаются по холмам, заполняя собой всю долину и я чувствовала себя вороном, кружащимся над распростёртыми в нелепых позах телами. А иногда мы пролетали над белой пустыней, испещрённой огромными кратерами, как горы, растущие внутрь, и я представляла себя астронавтом, волнующимся перед высадкой на Луне. Воображение заменяет мне поступление визуальной информации в мозг. - Она резко повернулась к нему и спросила:
- Кстати, о воображении. Так, что там насчёт набедренной повязки? Ты хотел рассказать мне ещё одну историю о жизни в теле Фёдора Михайловича Данилевского. Лететь недалеко, по-соседски в Исландию. У дедушки там ферма, на ней он растит внебрачного сына, в смысле, мальчик живёт в семье людей, работающих на ферме, и принадлежит она Андрюше, поэтому никто не знает об этом месте. Думаю более безопасного укрытия нам не найти. По моим подсчётам, времени достаточно для не большого рассказа.
- Окей, выдохнул Патрик и начал припоминать.
- В тот раз, я очнулся в Москве. Сидел в белом халате за столом, голова лежала на руках, видимо, Фёдор Михайлович заснул, утомлённый многочасовым ночным экспериментом, подумал я. За окном было темно. В пустой лаборатории, заставленной стеклянными столами и шкафами, заваленными различными измерительными приборами, для измерения того, о существовании чего мы даже не подозреваем. Вокруг тихо. Я поднял тяжёлую голову, во рту было сухо. Попробовал встать, но тело плохо слушалось, как будто долгое время провёл на морозе, на лбу выступил холодный пот. Но сознание было ясное, ведь оно принадлежало мне, а не Фёдору Михайловичу.
Усилием воли, поддерживая чугунную голову на весу, он заметил прямо перед собой листок, исписанный мелким, упругим почерком. Буквы как пружины отталкивались друг от друга и бодро перепрыгивали со строчки на строчку, словно торопясь сообщить что-то важное. Начиналось письмо словами: “В моей смерти прошу никого не винить”, Патрик похолодел ещё больше. Далее шли, видимо, объяснения истинных причин, побудивших писавшего принять крайние меры. Он не стал читать дальше. Быстро оглядевшись, увидел опорожнённые пузырьки, подписанные неизвестными ему названиями, беспорядочно валявшиеся на столе. Он пришёл в ужас. Мысли бурлили в чужой черепной коробке, как волны во время шторма, с шумом разбиваясь о гипофиз.
- “Наверное, не сочетающиеся между собой лекарственные препараты, должны были послужить причиной добровольной смерти” - Но остаться внутри мёртвого тела, не входило в его планы. Превозмогая усиливающуюся неподвижность, хватаясь за хрупкие опоры, роняя лабораторную утварь, Патрик дотащил деревянное тело до раковины и тщательно промыл желудок. Отчаянная борьба с телом Фёдора Михайловича, утомила его и, рухнув на пол, он погрузился в спасительный, оздоравливающий сон.
- Когда я очнулся во второй раз, уже рассвело. Осторожно сев, облокотился о стену. Тело было расслабленно, хотя мышцы ужасно болели, видимо вчерашнее напряжение не прошло даром, но опасность миновала. Я боялся, что скоро начнут приходить сотрудники на работу. Поэтому встал и навёл порядок, расставляя упавшие предметы на более или менее свои места.
Услышав шаги в коридоре, Патрик схватил предсмертную записку со стола и мягкую школьную тетрадь, на которой оно лежало, торопливо сложил и положил в карман брюк Фёдора Михайловича.
- Привет. - Сказал он, как ни в чём не бывало, обращаясь к вошедшей не молодой женщине.
Ответом послужил долгий пристальный взгляд, который она направил прямо в глаза собеседника, как будто от него зависела её жизнь.
- “Да что здесь происходит, в конце концов?” - Подумал он, невольно раздражаясь. - “Надеюсь, она не хочет покончить собой? Или со мной?”
- Ну? Что? - Не выдержала женщина, на которой тоже был надет белый халат, с вышитым на нём именем, очки при помощи цепочки висели на груди.
- Что - ну? - Переспросил он.
- Господи, Фёдор Михалыч! Вы не выспались. Эксперимент, как прошёл? Получилось? Какие показатели? - Её голос дрожал.
- Нет. - Ответил он беспечно, и с излишней поспешностью добавил.
- Не волнуйтесь, Маргарита Леонидовна, в следующий раз получится. - И довольный собой, уселся в единственное в комнате кресло.
Маргарита Леонидовна не сразу нашлась что ответить.
- Что получится? Что с вами, вообще, такое? Сто человек с фотоаппаратами топчутся у здания с раннего утра. В конференц-зале собрался учёный совет, ваша семья накрыла стол. И все ждут вас, с вашим открытием, которое повернёт направление науки в иное русло. - Она надела очки и приблизив своё лицо вплотную к лицу Фёдора Михайловича, внимательно посмотрела на Патрика.
- Так. Я всё поняла. Вы ужасно выглядите, налицо, страшное переутомление, угрожающее нервным срывом. Я вынуждена объявить об отсрочке оглашения результатов. Я знаю хорошую клинику, где вы можете отдохнуть, вас ни кто не будет беспокоить.
Здесь Патрик вынужден был прервать рассказ, что бы посадить самолёт.
- Контролируй угол приближения с землёй! - Командовала Ксюша.
Самолёт плавно шёл вниз под красивым углом. Патрик уже вошёл во вкус управления самолётом. Приятно, когда такая здоровая машина, подчиняется тебе, как девчонка. Он чувствовал себя мужчиной, как никогда. Ксюшин крик вернул его на землю, вернее, возвращал его на землю.
- Выравнивай. Штурвал на себя. - Основные стойки шасси первыми коснулась земли.
- Есть! Получилось! - Она радостно захлопала в ладоши, почувствовав толчок.
- Отдай штурвал от себя! - Продолжала она командовать и передняя стойка шасси то же коснулась земли.
- Ты мой герой! - Переводя рычаги управления тягой в заднее положение, она прокричала.
- Жми на тормоза, у тебя прямо под ногами! - И откинулась в кресле, шумно выдыхая.
- Благодарим, за то, что воспользовались услугами нашей авиакомпанией. - Засмеялся Патрик, останавливая машину.
- Добро пожаловать в Исландию - самую суровую и самую красивую страну на свете. - Ответила Ксюша.
Они приземлились на не большом плато, окружённом не высокими горами, торчащими, как кривые зубы, а внутри горного кольца лежало ровное круглое озеро, зловеще чернеющего ребристой от постоянного ветра водой, и двухэтажный без излишеств дом, как и всё в этом скупом краю, где субарктический климат приучил людей быть практичными. Дома никого не было, вся семья проводила лето на даче в Греции.
- Здесь почти все так делают, проводят лето в тёплых краях, потому что в Исландии летом жарче, чем +10 не бывает. Зато всегда светит Солнце. - Добавила она радостно.
Когда они, уставшие, расположились на закрытой террасе, служившей зимним садом, солнце уже садилось. Они сидели на розовом диване, стоявшем под ветвистой пальмой, напротив стеклянных раздвижных дверей, открывающих завораживающий вид на, застывшее в сумерках, озеро, наверное, образовавшееся после очередной природной катастрофы.
Легко предположить, что Исландия стала любимой игрушкой Творца. Создавая её, он каждый раз был не очень доволен результатом и всё переделывал, переделывал, добиваясь уникальной красоты, увлекательной игрой контрастов, как будто в качестве маленького эксперимента, решил примирить и объединить, на этом лоскутке, пристроченном наспех к самому краю земли, рай и ад, лёд и пламень.
Патрик держал девушку за руку, через которую казалось, течёт и этот прекрасный вид и та безграничная нежность, которая обильно сочилась из его, уставшего бежать, заблудившегося между телами и мирами, одинокого сердца. Ксюша, которая начиналась сразу за своей рукой, представлялась ему якорем, удерживающим в уютной гавани, его истерзанную ветрами и бесчисленными абордажами, пиратскую шхуну.
Ксюша крепко держала Патрика за руку, боялась, что если отпустит, он растворится в этой чёртовой темноте. Нет-нет, она привыкла к ней, чувства всегда заменяли ей глаза, но никогда они ещё не были такими яркими. Она так сильно чувствовала теперь, что почти видела. Видела его глаза, глубоко посаженные, как будто он смотрит на мир из надёжного укрытия. Видела его тонкий, решительный рот, хитрой змейкой переползающий песчаную пустыню загорелого лица. Длинные пальцы на длинных руках, как у английского лорда. Видела его тело, с шелковистой кожей и необъяснимым запахом, заставляющим представлять себя самкой, способной убить любого, кто посмеет приблизиться. Его фигура, пожалуй, была похожа на фигуру аристократа и высоким ростом, и сухостью рельефных мышц, и некоторой нервностью движений с алертной готовностью к прыжку в любой момент.
- Ты кто по национальности? - Спросила она, осторожно встревожив, ровную гладь тишины.
- Не знаю. - Ответил он просто.
- Я одинаково хорошо говорю на всех языках, которыми мне приходилось пользоваться.
Услышав его голос, она мгновенно ощутила слабость. Рядом с этим парнем, она размягчалась, как масло, оставленное лежать у открытого окна на солнце.
- Ты делаешь меня слабой. - Сказала она, с какой-то мукой в голосе, ещё крепче сжимая его руку.
- А, ведь, я всю свою жизнь, обучалась быть сильной. Всю свою жизнь, я вела ожесточённую борьбу со своей слабостью, доставшейся мне вместе с потерей зрения. Видящий не может себе даже представить, какова эта потеря? Отрежьте человеку обе руки, обе ноги, лёгкое, селезёнку, но он будет видеть. - Её голос начал дрожать.
- Видеть. - Сказала она громче. - Это озеро, - она резко вскинула свободную руку вперёд, - как застывший глаз Бога, через который Он смотрит на нас. Видеть. Эти льды, громадные глыбы, в которые капля за каплей, собирались веками слёзы, которые Бог проливал, глядя на нашу человечью беспомощность, с которой мы, ослеплённые своим эгоизмом, тычемся в его груди из горных хребтов, опоясывающих землю, что бы каждому хватило места у сосца. Видеть. - Её голос стал крепким, как будто она хорошо выучила этот урок, и теперь торопилась рассказать.
- Видеть. Красную лаву, изливающуюся любовью в наши артерии, реками крови, наполняя нас жизнью. Видеть. Это небо, которым Бог укрывает нас, как заботливая мать, нежно-голубым, тревожно-сиреневым, серебристо-чёрным, спокойно-серым, розовато-алым в час заката одеялом, набитым пухом белых перистых облаков, согревающим и оберегающим нас от пугающей бездны бесконечного хаоса. Видеть. Зелёные могучие руки вековых деревьев, широко расставленные для объятий, в которые мы, как дети бежим, зарываясь в пышные юбки кучерявых крон. - Слёзы текли по её щекам.
- Когда я лечу высоко над землёй, в собственном самолёте, я не могу видеть, - кричала она, - лицо матери земли, простирающееся подо мной, словно женщина, прилёгшая после трудового дня, которая, запрокинув голову, утешает своё дитя усталой улыбкой.
- Бог - великий художник, - продолжала она, задыхаясь, - мы живём в огромной величественной галерее заставленной, увешенной, покрытой его прекрасными, гениальными творениями. И я не могу их видеть! - Её растрёпанные волосы метались, потому что она неистово крутила головой, как будто надеясь стряхнуть слепоту со своего лица.
- Что проку бродить по залам, где представлены шедевры Великого Мастера, и не видеть их! - Не находя больше сил бороться с рыданиями, она отдалась захлестнувшему её океану жалости к себе, в чьи сладостные воды она окуналась в последний раз. В последний раз, потому что рука Патрика, побелевшая от силы с которой она вцепилась в неё, была здесь, а её глаза, потерявшие способность видеть, но не разучившиеся плакать покрывали поцелуями его мягкие тёплые губы, осушавшие этот океан. А на дне лежала всхлипывающая девушка, с тонкими запястьями, обнимавшими крепкое мужское тело в первый раз. Её длинная шея, вытягивалась ещё больше под горячими, становившимися всё настойчивее поцелуями, её хрупкий девичий стан, изгибался под волной наслаждения, накрывающей собою весь мир, который она так хорошо сейчас чувствовала ...
Потому что оно проснулось. Чувство огромной разрушительной силы, которое томится в сердце девушки до поры. Ей не нужно его в себе растить, она уже в себе его выносила, вымечтала бессонными ночами в канун святок. И встретив своего суженного, дарит ему уже зрелое, взрослое чувство. И если мужчина достаточно сильный, чтобы оказаться слабым, перед лицом этой великой силы, то он примет этот дар с благодарностью.
И он его принял.
ГЛАВА 9
Фёдор Михайлович открыл глаза.
- “Господи, опять”
Он лежал на большой кровати в уютной комнате, пахнущей свежей хвоей, в камине потрескивали дрова, за окном простирался весёлый зимний пейзаж, словно иллюстрация к сказкам Ганса Христиана Андерсена. Его глаза, щурясь от яркого зимнего солнца, обежав незнакомое пространство по кругу, закатились обратно под лобную кость. Но в следующую секунду, как будто неожиданно вспомнив, что-то важное, он поднял вверх правую руку, посмотрел на неё, чуть приоткрыв один глаз и увидев красивую тонкую кисть, уронил обратно на одеяло.
- “ Надоеело.” - Продолжал он думать лениво. В постели было тепло, а простыни были шёлковые.
- “Боже, когда это уже кончится?” - Не успев додумать эту безрадостную мысль до конца, он резко соскочил с кровати, и где-то уже в середине пути его догнала, едва поспешающая за ним мысль - рядом кто-то лежал. Обойдя кровать, он осторожно приподнял верхний угол пухлого одеяла и с любопытством стал разглядывать лицо спящей девушки.
- “Так-так”, - улыбнулся он, - “интересно. Значит, у Патрика появилась девушка. Ну, на девушку это, конечно, мало похоже, скорее на...“ - Он провёл глазами по поверхности белого одеяла, туда, где вслед за снежным холмом, свернувшегося калачиком тела, открывались длинные тонкие ноги с узкими щиколотками и маленькими стопками, на которые были нанизаны трогательные пальчики. Он вернул взгляд на странное вытянутое лицо с остреньким носом, придающим, даже спящему лицу, выражение бодрой заинтересованности.
- “Кен-гу-ру. Да, она похожа на кенгуру” - Вынес Фёдор Михайлович своё заключение.
Потом он никогда не мог вспомнить, как следует, как это могло случиться, когда, в какой момент? Просто он вдруг понял, что стоит голый на коленях, а к виску приставлен пистолет.
- Кто вы такой? Что вы здесь делаете? Где Патрик?
- Ты что слепая, это же я Патрик.
- Может быть и слепая. Но ты не Патрик. - Сказала Ксения, опуская пистолет. Мысли в её маленькой головке зашуршали, заметались и, спотыкаясь, и толкая друг друга, выстроились в строгом порядке.
- Ну, здравствуйте Фёдор Михайлович, приятно познакомиться. - Она, улыбаясь, протянула ему белый махровый халат, нащупав его свободной рукой сзади, в высоком плетёном шкафу, а другую, держа пистолет и пышное одеяло, красиво ниспадающее треугольным шлейфом к полу, прижимая к груди.
Фёдор Михайлович проворно завернулся в пушистую ткань, озадаченно глядя на кенгуру в королевском платье с пистолетом, но смешно ему уже не было.
- Что... кхм... - прочистил он горло, - тебе известно?
- Чувствуйте себя, как дома, а мне нужно принять душ и переодеться. Встречаемся через тридцать минут внизу в столовой. - Она повернулась и королевской походкой направилась к двери. Через несколько шагов она остановилась и добавила.
- Можете надеть одежду Патрика. - Она показала на, разбросанную на полу, одежду, которую торопливо сбросил себя вчера Патрик.
- Надеюсь, он сейчас не голый и не с девушкой. - Она постояла, задумавшись несколько секунд, и быстро удалилась.
Фёдор Михайлович вздрогнул, когда дверь хлопнула, выводя его из оцепенения, в которое он был повергнут этой странной девушкой.
- “Она ни разу не посмотрела мне в глаза, но сразу поняла, что я не Патрик, наверное, и правда слепая” - Фёдор Михайлович снова лёг на кровать. Какого чёрта, в конце концов, он уже позавтракал полчаса назад, когда, проснувшись в пять утра, собирался на работу в институт им. Роденберга, они там все такие снобы и не терпят опозданий. - “Во всяком случае”, - размышлял в блаженной полудрёме Фёдор Михайлович, утопая в пуховых перинах, как замерзающий в сугробах путник, - “Патрику будет, чем заняться сегодня с утра, а я с удовольствием посплю в его постели, эх... жаль, девушка ушла. Нет, ну Патрик, каков?! Всё ему нипочём. Спит с девушками”, - и сладко зевая, продолжал, - “чёрт знает где, в гостях у сказки. Может, он уже умер, и я теперь вместо него в раю. А что? Пожалуй, было бы не плохо, наконец, остановиться.
Фёдор Михайлович нахмурился.
- “Господи, как же мне всё это надоело. Как это всё началось? Когда? Зачем? Хотел потягаться с Господом Богом, а его нет, а вместо него огромная чудовищная Бесконечность, которая, просто, питается учёными, а их гениальные идеи настолько жидки, что она их глотает не пережёвывая. А эта шустрая Кенгуру раскомандовалась, знала бы куда вляпалась, так не выпендривалась, хотя ей что, она в раю...” - Последние мысли он додумывал, уже погружаясь в эту Бездну, равнодушно вздыхающую в такт сердца, засыпающего человека, одного из, одного из, одного из...
- Фёдор! Где мои ключи от машины? Что ты уставился в это дурацкое окно? Посмотри на меня, я сегодня, как никогда! Боже, как же мне идёт синее. Болван, ты живёшь с такой женщиной и не в состоянии насладиться. Да оторвись ты от этого идиотского окна, порадуй свой глаз.
Барабанная дробь каблуков, протыкающая череп, удар за ударом, превращая его в решето, исходящая от перемещающейся по огромной квартире, со скоростью чуть ниже скорости света, женщины, источающей зловоние французской парфюмерной фабрики, на секунду прервалась. Точь в точь, как при исполнении смертельного трюка, зал замер - сейчас начнётся... Три, два, один... и началось:
- Ты меня не люююбишь! - Пронзительный визг гимнастки, ухнувшей вниз и болтающейся на одной ноге, запутавшейся в канате.
- Ты не говорил со мной уже три меесяца! Пять месяцев не смотрел мне в глазаа! Год не называл меня по иимени! Полтора года не спаал со мной! И ниикогда! Ниикогда! - Её голос стал таким высоким, что казалось это микрофоны фонят.
- Ниикогда, - канат рвётся, - не любил меня!
Московская нагловатая осень вгрызалась в грязное окно, пытаясь дотянуться до спокойного красивого лица Фёдора Михайловича, держащегося взглядом за соседнюю девятиэтажку, исцарапанную его глазами длинными бессонными ночами, и тоскливыми сонливыми днями, разъедающими душу, как соль на улице, лишающая девственности снег. Фёдор Михайлович отпустил панельную башню и повернулся к ней спиной, чтобы не видеть, как она рушится, оседая вниз, поднимая пыль, заволакивающую всё вокруг, как будто Бог выхлопал старый ковёр. И когда последние частицы человеческих чувств, вылетающие, с каждым ударом по заду человечества, осели, он увидел красивую женщину посреди красиво обставленной гостиной, замеревшую под куполом цирка в искусственной позе, цепляющуюся за надорванную страховку, но всё равно, как настоящий артист, из последних сил, старающуюся сохранить эффектную красоту позы для публики. Осторожно, чтобы не нарушить баланс, он прошёл мимо и вышел на улицу.
Как бы там ни было, эта женщина очень ему помогла. Формулы, не подвижно висевшие в его голове уже много месяцев в тупом беспорядке, уже начинавшие всасываться в кровь, вдруг, от эмоционального удара, нанесённого, потерявшей последнее терпение несчастной женщиной, начали вращаться и складываться в прекрасные узоры, как будто она сунула палку к нему в голову и перемешала содержимое. Заворожённый красотой мысли, готовой вот-вот сложиться в ясную картину, Фёдор Михайлович быстрыми большими шагами продвигался вперёд. Казалось, он уже еле касается земли, отталкиваясь всё реже и реже, словно шагающий по небу пешеход, спешащий на пролетающую мимо комету, следующую по маршруту “альфа 4567 - бета 7654”. Ибо на земле молодому учёному делать было уже нечего, он только что победил сразу несколько Законов Земли. Фёдор Михайлович остановился. Он совершенно чётко слышал тиканье часового механизма у себя в голове. Оглядевшись и увидев рядом с собой троллейбусную остановку, Фёдор Михайлович осторожно опустился на скамейку. Бомба. Это была бомба, а что делает учёный, который только что сконструировал бомбу? Правильно. Идёт её испытывать. Он встал и, увидев перед собой открытую дверь, вошёл в подошедший троллейбус. “Альфа 4567”, показалось, было написано на лобовом стекле крупными буквами, “идёт” подумал Фёдор Михайлович и заплатил кондуктору. А когда, вдруг, услышал бодрое - “Физико-химический научно-исследовательский Институт им. Карпова” - вздрогнул и, воспользовавшись подсказкой водителя, вышел на улицу. Да, он был готов к эксперименту, уже много времени его тело живёт отдельно от его сознания, которое стояло на пути к великому открытию, пока добрая женщина - “Марина”, вдруг всплыло у него в голове, - как этот водитель не подтолкнула к выходу гениальную мысль, стеснявшуюся выйти из застенок классической физики.
В лаборатории никого не было. Финансирование, и так достаточно скудное, кончилось ещё в прошлом году, так как усилия не приносили видимых результатов, поэтому больше никто не задерживался допоздна. Фёдор Михайлович медленно переоделся в старый белый халат, аккуратно повесив свой поношенный пиджак, подарок влиятельного тестя, на торчавший из белой, пачкающейся извёсткой стены, крючок. Медленно подошёл к столу, на котором стояли запылённые приборы, потому что ещё два месяца назад последняя комбинация волновых измерений, была введена и, не сработав забыта. Он отвернулся и, направившись к своему столу, сел за него. Боевой конь. Если бы мысли были маленькими одушевлёнными существами, то этот стол был бы изгрызен ими, как карандаш первоклассника. “И никогда не любил меня!” - звенело у него в голове.
Фёдор Михайлович Данилевский посвятил всю свою жизнь Квантовой механике, не сотворившемуся чуду прошлого века. И одному из важнейших её открытий - “Квантовой запутанности”. Это было красивейшее положение не линейной физики, которое влечёт за собою противоестественное, противоречащее здравому смыслу явление, называемое нелокальностью - возможность взаимодействия объектов без непосредственного контакта и физического присутствия каких-либо промежуточных объектов, передающих действие. Ну, это когда кулак в Ростове может сломать нос в Саратове, не оказывая никакого воздействия на любой физический объект, будь то молекула воздуха, электрон в проводе или вспышка света. Этот эффект не просто противоречит интуитивным представлениям: он представляет серьезную угрозу специальной теории относительности Эйнштейна, покушаясь на самые основы физики. “Запутанность” это такой род близости, почти интимной, между элементами материи, который прежде невозможно было даже представить. Мгновенная передача информации. И речь не идёт, о какой либо скорости, будь она даже скоростью света. Мгновенно. Тут то и возник термин “Квантовая телепортация”. Обычно считается, что переместить человека, значит переместить все частицы, из которых он состоит. Однако в квантовой теории сами частицы не репрезентируют личность: все объекты состоят из одних и тех же элементарных частиц. Тот или иной объект описывается “квантовым состоянием” частиц, из которых он состоит. Следовательно, "перемещение" объекта есть реконструкция “квантового состояния частиц” и воссоздание этого состояния на удаленном расстоянии. Но до сегодняшнего дня всё это было прекрасной теорией, поэзией мысли. “И никогда не любил меня!”
Он уже давно остался совсем один, без единомышленников, которые двинулись дальше, не найдя в этой идее ничего, что могло бы привести к более или менее скорым результатам с последующей выгодой. Но он не мог, не мог! Конечно, то чем он продолжал заниматься, было уже не модно, но что может быть старомоднее чуда? Он чувствовал, что одно рядовое открытие, всколыхнувшее по началу сотни лучших умов, отвернувшихся сразу, как только исчерпались все красивые теории, может стать краеугольным камнем науки нового, нарождающегося века. И он думал. Думал. Думал и ждал. Месяцы пролетали, годы, его студенты выпускались, слушая его лекции, как сказки, слушая сказки, как лекции росли его дети. Нужно было что-то увидеть по-другому то, что всегда было перед глазами, чего ты не видел. “И никогда не любил меня!” Любовь. Да именно это слово упало в его сознание, подёрнутое тонкой прозрачной коркой льда. И лёд треснул. И сознание задышало. Сознание.
Он столько раз проводил опыты по регистрации квантовых эффектов на примере различных видов материи, над мельчайшими её формами. Атомы, фотоны, молекулы, даже электроны, различные микро и макроскопические объекты и даже живые организмы, например дорогая его сердцу “Тихоходка Macrobiotus” richtersi. Но материя слишком сложна для телепортации, у частицы слишком много параметров, и измеряя какой-то один, мы непоправимо меняем, всё её квантовое состояние, как бы “задевая” другие параметры. И это только одно из очевидных ограничений, не говоря уже о том, что масса макроскопического объекта на несколько порядков превосходит массу атома и для того чтобы добиться сильной связи — эффекта, который не разрушается шумовыми явлениями, — приходится разрабатывать изощренные экспериментальные методики. Слабым местом являлось и то, что “неизвестное состояние” внешнего фотона не может быть телепортировано, потому что квантовое состояние, которое надо телепортировать, должно быть состоянием одного из членов "спутанной пары", задающей квантовый канал эксперимента по телепортации, но и из этой ситуации выход был найден, если сделать поляризатор, контролирующий исходное квантовое состояние, стационарным, то он будет создавать много фотонов одного состояния. Поэтому это состояние вряд ли может рассматриваться, как "неизвестное" квантовое состояние. Низкая интенсивность исходного луча и частая смена угла поляризатора - это простое и эффективное решение проблемы. Идеальным решением являлась "однофотонная пушка", создающая однофотонное состояние. И “туннельный эффект” - явление преодоления микрочастицей потенциального барьера в случае, когда ее полная энергия меньше высоты барьера, то же обещал свет в конце туннеля, если так можно выразиться, но применить его для телепортации вещества было не возможно. Но Любовь это Дух! И сознание почти Дух. А что такое Дух - это же квантовое состояние! В таком случае Сознание это квантовое состояние Тела. Да-да, если представить, что Тело это, к примеру, фотон, то Сознание это его квантовое состояние, а что такое “квантовая телепортация” это же мгновенный перенос квантового состояния из одной точки пространства в другую, удаленную на большое расстояние, телепортация самой частицы, передача массы при этом не происходит. Следовательно... ВОТ ЧТО МОЖНО ПЕРЕМЕЩАТЬ. Сознание. Он поставил точку в простой школьной тетради в клетку на последней странице, которую исписал своим упругим мелким почерком, а цифры и формулы, как персонажи мультфильмов Уолта Диснея прыгали и кувыркались поперёк страниц, придавая серьёзному содержанию шутливо-суетливый тон.
-”А Любовь...” - Фёдор Михайлович откинулся на спинку удобного старого кресла со стёртыми подлокотниками. - “Выходит, что Любовь это квантовое состояние Бога, а души людей, находясь с Ним в “сцепленном, спутанном” состоянии...” - Он не стал записывать эту мысль, это было его личное, интимное открытие.
Он остановился. Тихо. Кажется, совершенно тихо. Ничего, кроме стука собственного сердца и тяжёлого дыхания, не слышно. Тихо. Интересно, может быть так тихо уже давно, и за ним уже давно никто не гонится. Усталость, в мышцах такая усталость, что, кажется, бежал вечность и даже кости, как будто стали мягче от горячего пота, долгое время питавшего их, и пять поколений преследователей умерло в пути. Темно. Почему так темно? Разве бывает такая темнота? Глубокий стон вырвался из его груди, разрывая темноту и сквозь рваную рану в пространстве сна, широко раскрыв глаза, как бы придерживая веками чёрные края, грозящие схлопнуться вновь, он увидел над собой лицо девушки, заботливо поправляющую одеяло. Затем, всё ещё вздрагивая от ужаса, толчками исторгавшегося из колодца его памяти, увидел огонь, бушующий в камине, большое окно и за ним заснеженные горы, огораживающие собою, как забором территорию вокруг дома. Он начал успокаиваться, дыхание стало тише, тело, расслабляясь, растворялось в перине.
- Сон. Это был только сон. - Услышал он ласковый голос девушки.
- Сон. - Окончательно успокоился Фёдор Михайлович. - Как тебя зовут? - Он посмотрел на девушку, забравшуюся с ногами на кресло у окна, так по-домашнему.
- Ксюша.
- По началу, перемещаться было трудно, хотя тогда я ещё не потерял контроль над перемещением, но сам процесс был мучительно утомительным. - Он замолчал. Солнце светило ему в глаза, и он сел, поудобнее, на кровати, начиная понимать, почему Патрик доверился этой девушке. Кажется, она тоже принадлежала какому-то фантастическому миру.
- Я думаю, вам, всё же, стоит спуститься вниз, я приготовила обед.