Можно ли продать душу? Этот, уже ставший банальным, вопрос, несмотря на свою противоречивость и парадоксальность, метафизичен и также, как любой метафизический вопрос, содержит в себе все остальные, волнующие человечество вопросы, и всю метафизику в целом. Я, опуская вопрос о первичности сознания и материи, поскольку Бальзака принято считать материалистом, а Уальда идеалистом, перехожу к следующему: может ли материальное существовать по законам духовного, и наоборот, может ли душа-дух быть продана как кусок материи, а любовь к материальным ценностям привести к духовному перерождению. В попытке ответить на этот вопрос и пишутся два романа «Шагреневая кожа" Оноре де Бальзака и «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда. И поскольку Дориан Грей и Рафаэль де Валантен герои философских романов, меня интересует, в первую очередь, философский подход, а не психологический, в рамки которого не возможно уложить весь сложный спектр рассматриваемых положений. 

 

         «Воскрешая в себе баснословных героев, которые, согласно легендам, продали душу дьяволу, дабы стать могущественными в злодеяниях, расточитель платит своей смертью за все радости жизни, но зато как изобильны, как плодоносны эти радости!» (Оноре де Бальзак, «Шагреневая кожа»). 

 

           «Душа у человека есть нечто до ужаса реальное. Ее можно купить, продать, променять. Ее можно отравить или спасти. У каждого из нас есть душа. Я это знаю» (Оскар Уайльд, «Портрет Дориана Грея»).

 

        Так вот, когда речь идет о продаже чего-либо, неизбежно встает вопрос о цене. За бессмертие, всемогущество, вечную молодость, богатство нужно непременно заплатить. «Да, в нынешние времена за все приходится платить слишком дорого», — говаривал лорд Генри. Законы равновесия вселенной неумолимы. «Чтоб Фаусту, пока он жив, служил я, коль купит он ценой души услуги» (Гете, "Фауст") Так чем же жертвуют герои? Из Рафаэля по капле вытекает жизнь. День за днем умирает душа Дориана.

 

        «Можно ли выиграть, если заключаешь сделку с дьяволом? Этот вопрос никогда не оставлял равнодушными как писателей, так и читателей. Если ты молод, влюблен и честолюбив, но знаешь, что все твои мечты обречены из-за отсутствия денег, то можно ли устоять перед искушением расплатиться сроком собственной жизни за исполнение желаний?» (Оноре де Бальзак, «Шагреневая кожа»). 

 

         Почему же, зная о неминуемой расплате герои бросаются в эту игру? Да потому что человек —  существо играющее, "Homo Ludens", как назвал его Йохан Хейзинг в своем трактате «Человек играющий». «Все есть игра, — говорит он, — это — мудрость, к которой пришел Платон, называя человека игрушкой богов». А мы с вами знаем, что XIX век прошел под знаменем детерминизма. «Гегельянство» и диалектический материализм (Давид Фридрих Штраус (1808-1874) и Людвиг Фейербах (1804-1872), Карл Маркс (1818-1883) и Фридрих Энгельс (1820-1895)), а наиболее влиятельным направлением к середине века стал позитивизм (Огюст Конт (1798-1857) и его последователь Джон Стюарт Милль (1806-1873)). Я сейчас не беру во внимание «критику гегельянства» в лице Артура Шопенгауэра (12788-1860) и Серена Кьеркегора (1813-1855), ибо именно выше перечисленные философские течения определяли философский, социальный и политический дух эпохи и именно эти течения философской мысли породили Реализм, ставший эстетическим выражением материалистического мира, искусством, уверенным в том, что «очевидное не иллюзорно». Вопрос о боге выносится за скобки, мир воспринимается как машина, созданная сама для себя и человеку предлагается смириться с этим, ведь он все равно ничего не может изменить, будучи просто болтиком этой машины, «страдающим болтиком», как его называл Декарт. Подлинно только то, что дано в ощущениях, бытие выражается чувственно-пластически, а в основе человеческой природы лежит стяжательство. «Желать — знать — мочь», — вот пружина всей «Человеческой комедии». 

 

         «Человек истощает себя безотчетными поступками, — из-за них-то и иссякают источники его бытия. Все формы этих двух причин смерти сводятся к двум глаголам желать и мочь. Между этими двумя пределами человеческой деятельности находится иная формула, коей обладают мудрецы, и ей обязан я счастьем моим и долголетием. Желать сжигает нас, а мочь — разрушает, но знать дает нашему слабому организму возможность вечно пребывать в спокойном состоянии» (Оноре де Бальзак, «Шагреневая кожа»). 

 

       Бальзак ничего не говорит в своих произведениях о счастье, ибо основная их тема — утраченные иллюзии, которые будучи одной из ведущих тем реализма, как синильная кислота разъедают все надежды и мечты человека. Бальзак создает очень жестокий мир. Мы видим, как утрачивает свои иллюзии на полную гармонии жизнь аскета даже старик-мудрец, подаривший Валантену шагреневую кожу, влюбившись в танцовщицу Акилину. 

Реалисты уверены, что среда определяет человеческие поступки и поэтому писатели считают необходимым описывать ее во всех деталях и подробностях. Внутренний мир человека представляется им суммой внешних факторов, у персонажей нет свободы, все играют по правилам. И вот возникают герои, которые не желают играть по правилам. Они навязывают неведомым силам свою волю и попадают в еще более чудовищную зависимость. Но игра стоит свеч, решают они, и проигрывают. Но так ли это для них важно? Сама мысль, что можно бросить вызов этому непобедимому монстру — мировой воле, приводит в несказанный восторг и Рафаэля де Валантена, чей ум отягощен написанием трактата под названием «Теория воли», так напоминающего нам труд современника Бальзака Артура Шопенгауэра, который также как и Валантен, долгие годы мечтал о признании своих великих мыслей, тоже выраженных на тысяче страниц; и Дориана Грея вступившего в игру с Великим Прекрасным, лежащим за пределами чувственных форм, но воплощенным в произведениях искусства, отражающих Красоту идеального мира. 

 

       «Лучше умереть от наслаждения, чем от болезни. Я не испытываю ни жажды вечности, ни особого уважения к человеческому роду, — стоит только посмотреть, что из него сделал бог!» (Оноре де Бальзак, «Шагреневая кожа»). 

«Я завидую всему, чья красота бессмертна. Завидую этому портрету, который с меня написали. Почему он сохранит то, что мне суждено утратить? Каждое уходящее мгновение отнимает что-то у меня и дарит ему. О, если бы было наоборот! Если бы портрет менялся, а я мог всегда оставаться таким, как сейчас!»  (Оскар Уайльд, «Портрет Дориана Грея»).

 

       Поговорим, немного об Эстетизме, прародителем которого был английский искусствовед Уолтер Пейтер (1839-1894), говоривший о том, что истина существует только в своем воплощении-идеи, а не сама по себе. Портрет Дориана Грея и был такой попыткой Уайльда создать истинное произведение искусства. Главное для эстета не истина, а личное переживание, впечатление. И это переживание настолько индивидуально, что невозможно его ни с кем разделить. Пейтер считал, что христиане разделяют духовное и телесное начала, тогда как язычники целостны. Художники эпохи Возрождения были христианизированными язычниками. Например, у Боттичелли мы видим абсолютно нейтральные лица — они не несут в себе ни идеи добра, ни идеи зла, не воспитывают нас. Освободиться от диктатуры Добра, от насилия морали и стремится герой Уальда Дориан Грей, учителем которого становится лорд Генри Уоттон, в чьи уста автор вкладывает слова своего учителя Уолтера Пейтера. Если мы говорили о присутствии идей Шопенгауэра у Бальзака в «Шагреневой кожи», то читая «Портрет Дориана Грея» Уальда, мы не можем не заметить мыслей последователя Шопенгауэра Фридриха Ницше. Являясь носителями этих двух философских идей, Рафаэль де Валантен и Дориан Грей и проявляют сходство друг с другом и в то же время отдаляются друг от друга. 

 

        «Филистеры или пуритане могут, если им угодно, навязывать другим свои нравственные правила, но я утверждаю, что вмешиваться в жизнь наших ближних — вовсе не наше дело. Притом у индивидуализма, несомненно, более высокие цели. Современная мораль требует от нас, чтобы мы разделяли общепринятые понятия своей эпохи. Я же полагаю, что культурному человеку покорно принимать мерило своего времени ни в коем случае не следует, — это грубейшая форма безнравственности» (Оскар Уайльд, «Портрет Дориана Грея»)

 

        Мы уже упоминали, что Рафаэль пишет трактат «Теория воли». Бальзак много говорит об этом, несомненно считая важной деталью, определяющей характер и мысли героя, но не особо углубляясь в содержание данного труда. Может быть, он был уверен, что впервые опубликованная в 1818 году работа великого философа «Мир как воля и представление», всего за 13 лет до написания Бальзаком «Шагреневой кожи» в 1831 году, читающей публике уже известна. Хотя, безусловно, его «Человеческая комедия» была рассчитана на неискушенную публику, да и сам гениальный труд Шопенгауэра стал известен лишь в 1851 году, я думаю, начиная свой цикл сочинений именно с философских этюдов, Бальзак все же надеялся на то, что философский, глубоко завуалированный план его романа окажется доступным и его размышляющему современнику. 

В чем же заключается суть шопенгауэровской идеи о «мировой воле»? Тезису рационалистов о разумности мира иррационалисты противопоставили противоположный: мир неразумен, человеком управляет слепая воля, инстинкт, страх и отчаяние. Воля понимается Шопенгауэром как Зло, безразличное к человечеству и являющееся  источником страдания в мире, враждебному человеку и ставшему для него юдолью безысходной нищеты, озаряемой вспышками отчаяния. Глупость, лицемерие, эгоцентизм — проявление Воли и именно она движет миром. Осознав такое устройство мира, человек может сознательно укротить свою волю. Самоубийство — это уход из жизни, из-за того что она не удовлетворяет его потребности. Человек должен спокойно смотреть в лицо смерти, ибо воля неуничтожима. И мы видим, как доведенный до отчаянья Рафаэль готов покончить собой и лишь неожиданная возможность отсрочить смерть, при помощи магии шагреневой кожи, удерживает его от необратимого шага. Единственный способ избежать зла, считает философ, – это ослабить проявления Воли внутри себя, которые приводят в движение аппетиты и желания, похоти плоти и тщеславие. Самоотвержение и отказ от жизни – вот единственный выход. Шопенгауэр одним из первых критикует общество массового потребления, считая такой путь его развития тупиковым.  И Бальзак, судя по всему, с ним солидарен. Мы видим как Рафаэль сталкивается с проявлениями бездушного общества, олицетворяемого прекрасной, но холодной и бессердечной Феодорой, а затем бежит от него, пытаясь «приобщиться к внутренней жизни природы». Его уход и изгнание себя из жизни при жизни ясно показывает, как герой следует за мыслью философа, отрицая волю и ища выход в «пассивной покорности природы» и выходе за пределы желания, «чтобы подпасть под владычество охранительного закона, управляющего инстинктивным бытием» (Бальзак, «Шагреневая кожа). «Он хотел освободиться от себя самого», — говорит Бальзак о своем герое, пришедшем к концу жизни к тем же выводам, что и немецкий философ: нужно пытаться укрощать свои потребности, укрощать волю и не увеличивать количество зла.

 

           «Нет того знания и такой добродетели, которые стоили бы хоть одной капли крови. Попробуй мы всерьез подсчитать ресурсы истины — и она, пожалуй, окажется банкротом» (Оноре де Бальзак, «Шагреневая кожа»). 

 

           Как мы уже сказали, Дориан Грей действует в романе под влиянием идей Ницше. Не секрет, что все, так называемые, человеческие ценности были придуманы им в середине XIX века. Никогда раньше не существовавшие, они и соченены были немецким философом только для того, чтобы обесценить и сбросить с пьедестала больших и маленьких богов и божков, за которые до того момента слабенькими ручонками цеплялся человек. Ницше заявляет, что современная европейская мораль основана на обыкновенной трусости, а любовь к ближнему – не что иное, как потаенный страх перед ним. Страх быть наказанным. Слова «ты должен» для многих единственное, что наполняет их жизнь смыслом, считает он. Естественная, данная человеку природой, воля к власти выродилась у них в волю к подчинению. И вот, потеряв опору человек летит в бездну. И имя ей свобода. Генри Уоттон лепит из невинного юноши Дориана, монстра, которому можно все и любуется своей работой со стороны. Свобода в руках человека всегда становится сокрушительным, плохо управляемым оружием, направленным против всего, что попадается на пути, но прежде всего на самого себя. Ницше уверяет, что «противоестественная мораль, т. е. почти всякая мораль, которой до сих пор учили, направлена против инстинктов жизни». «Жизнь кончается там, где начинается «Царствие Божие»». Подобно лорду Генри, призывает он человека освободится от пут морали, нацепленных на человека вековым рабством. 

 

           «В иные минуты Дориану Грею казалось, что вся история человечества — лишь летопись его собственной жизни, не той действительной, созданной обстоятельствами, а той, которой он жил в своем воображении, покорный требованиям мозга и влечениям страстей. Ему были близки и понятны все те странные и страшные образы, что прошли на арене мира и сделали грех столь соблазнительным, зло — столь утонченным. Казалось, жизнь их каким-то таинственным образом связана с его жизнью» (Оскар Уайльд, «Портрет Дориана Грея»).

 

         Нищета толкает Рафаэля на смерть. И мы наблюдаем, как один герой борется с нищетой материальной, тогда как другого, Дориана, застаем в процессе обнищания духовного, терзающую все его бессмертное существо. У Рафаэля желания ограничены возможностями, Уальд же помещает своего героя в ситуацию, когда у тебя есть и первое и второе. Невероятный эксперимент, оказавшийся возможным лишь при отсутствии души в человеческом существе. Обоих героев концепции авторов так или иначе приводят к смерти. 

         И конечно же, обоих героев роднит одержимость магическим предметом — одного куском шагрени, другого куском холста. Один из них является рабом своей смертности и невозможности желать при полной возможности мочь, другой — раб своего бессмертия, имея возможность жить вечно, он убивает себя, оказавшись не в силах вынести бремени ницшеанской вседозволенности. 

 

       «— Как это печально! - пробормотал вдруг Дориан Грей, все еще не отводя глаз от своего портрета. — Как печально! Я состарюсь, стану противным уродом, а мой портрет будет вечно молод. Он никогда не станет старше, чем в этот июньский день... Ах, если бы могло быть наоборот! Если бы старел этот портрет, а я навсегда остался молодым! За это... за это я отдал бы все на свете. Да, ничего не пожалел бы! Душу бы отдал за это!». (Оскар Уайльд, «Портрет Дориана Грея»).

«Я хочу добиться такого давления, которое могло бы растянуть эту кожу до бесконечности… — в нетерпении проговорил Рафаэль.

— Вещество — явление конечное, а потому и не может быть растянуто до бесконечности, — возразил математик» (Оноре де Бальзак, «Шагреневая кожа»). 

 

        Оба героя одержимы любовью к материи, роскоши, изыску. «Ах, да здравствует любовь в шелках и кашемире, окруженная чудесами роскоши, которые потому так чудесно украшают ее, что и сама она, может быть, роскошь!», — Они любят Вещь, желают ее, поклоняются ей, готовы отдать за обладание ею свою жизнь. Человек XIX века, ниспровергнувший бога, ставит на пустое место Вещь. Бальзак так и заявлял в предисловии к «Человеческой комедии»: «Я буду описывать мужчин, женщин и вещи», как бы ставя все три понятия на одну ступень, хотя в этом и есть определенное лукавство — Вещь не может подчиняться человеку, у нее нет души, тогда как человек только и делает это. Низвергнувшись из эмпирий, человек увидел вещи и, подсознательно помня еще их идеальную сущность, беззаветно полюбил. Рафаэль де Валантен не меньший эстет, чем Дориан Грей или Дез Эссент. Мало того, он первый декадент, — коих много еще появится через пол века с небольшим, — человек, страдающий от полноты жизни, никогда не приносящей удовлетворения, избегающий обилия света и убегающий от светского общества. Рафаэль де Валантен — человек с больными нервами и легкими, постоянно рефлексирующий и переживающий смертную тоску, как и полагается настоящему декаденту, от первой страницы, этого толстого в сущности романа, до последней.

 

         «Воскрешая в себе баснословных героев, которые, согласно легендам, продали душу дьяволу, дабы стать могущественными в злодеяниях, расточитель платит своей смертью за все радости жизни, но зато как изобильны, как плодоносны эти радости!» (Оноре де Бальзак, «Шагреневая кожа»). 

«И в иные минуты Зло было для него лишь одним из средств осуществления того, что он считал красотой жизни» (Оскар Уайльд, «Портрет Дориана Грея»).

 

          «Что означает нигилизм? — говорит Ницше, — Что верховные ценности обесцениваются. Пропала цель; пропал ответ на „зачем?“». И вот, оказавшись без кумиров, человек чувствует себя идейно опустошенным, но духовный поиск не прекращает. Ему требуется новый идеал. Эстеты решают эту проблему по своему и на место бога ставят Красоту. Не ту, увядающую, а идеальную, чувственную красоту в предельной своей форме — произведении искусства. У Оскара Уайдьда это портрет невероятно красивого юноши, прекрасного не как индивидуальное человеческое существо, а как эталон, стандарт. Благодаря чуду, человек становится произведением искусства. Отношение к искусству у эстетов особое. Они проповедуют восхождение формы к сверхформе. «Певцы создают мир», — считали они. Уайльд утверждал, что искусство первично, а жизнь вторична. Именно таким, каким увидел мир первый поэт, увидел мир поэт следующего поколения и так далее. Именно их произведения являются нашими глазами, которыми мы созерцаем предшествующие эпохи, и именно таким, каким изобразят его наши поэты-современники, увидят его наши потомки. Мало того, мы формируем и отстраиваем нашу жизнь согласно этим иллюзиям. Жизнь не существует, если на нее не смотреть глазами художника. Сама по себе она просто хаос. Поэтому в романе Уайльда становится возможным, чтобы произведение искусства получило жизнь и свободу распоряжаться ею вечно. И хотя будучи живым человеком, Дориан Грей не способен справится с непосильной ношей бессмертия и этим страшным даром — свободой, он идет до конца и проживает свою жизнь полно, выпивая ее маленькими глоточками, как дез Эссент свой «губной орган». 

 

         «Огромные препятствия преграждают человеку путь к сильным наслаждениям — не к мелким удовольствиям, а к тем системам, которые возводят в привычку редчайшие чувствования, сливают их воедино, оплодотворяют их, создавая особую, полную драматизма жизнь и побуждая человека к чрезмерному, стремительному расточению сил. Война, власть искусства — это тоже соблазн, настолько же превышающий обыкновенные силы человеческие, настолько же влекущий, как и разгул, и все это трудно достижимо» (Оноре де Бальзак, «Шагреневая кожа»).

« А согрешив, человек избавляется от влечения к греху, ибо осуществление — это путь к очищению. После этого остаются лишь воспоминания о наслаждении или сладострастие раскаяния. Единственный способ отделаться от искушения — уступить ему. А если вздумаешь бороться с ним, душу будет томить влечение к запретному, и тебя измучают желания, которые чудовищный закон, тобой же созданный, признал порочными и преступными» (Оскар Уайльд, «Портрет Дориана Грея»).

 

           Ницше считал, что человечество слишком уж обеспокоено созерцанием идеалов, направляя все свои мысли в неведомое и недостижимое, не глядя под ноги, не замечая, как утекает конечная, ничтожная, с точки зрения христианских вождей, жизнь. Он призывал возлюбить ее полно, страстно, и умереть, укусив ее за грудь с улыбкой на устах, как это делает в конце романа Рафаэль де Валантен. Он, долго сдерживавший себя, боявшийся жить, все время думающий о смерти, увидев Полину, которую вынужден был так долго удерживать вдали от себя, не может с собой совладать и испытывает свое последнее желание, алчное, сумасшедшее вожделение, стоившее ему жизни. 

 

         «И что это за радости? Развлечения без наслаждения, увеселения без удовольствия, праздники без веселья, исступление без страсти — иными словами, не загоревшиеся дрова в камине или остывший пепел, без искорки пламени. Я хочу, чтоб жизнь моя была сплошным праздником» (Оноре де Бальзак, «Шагреневая кожа»).

 

      Весь эпилог «Шагреневой кожи» — разговор о Полине. И если Бальзак открытым текстом называет Феодору — символом равнодушного общества, рассматривая ее как некую объективную величину, то посвятив последние страницы романа поэтическому описанию Полины, ясно дает  нам понять, что она для него является олицетворением некоего субъективного начала,  то есть Жизни. Не случайно он говорит о ней, как о ««явлении мгновенном, которое никогда больше не повторится». Сначала мы не хотим замечать ее, затем полюбивши бежим, опасаясь захватывающих все наше существо страстей. 

 

        «Вот она, венец мечтаний, женщина, быстролетная, как поцелуй, женщина, живая, как молния, и, как молния, опаляющая, существо неземное, вся — дух, вся — любовь! Она облеклась в какое-то пламенное тело, или же ради нее само пламя на мгновение одухотворилось! Черты ее такой чистоты, какая бывает только у небожителей. Не сияет ли она, как ангел? Не слышите ли вы воздушный шелест ее крыльев? Легче птицы опускается она подле вас, и грозные очи ее чаруют; ее тихое, но могучее дыхание с волшебной силой притягивает к себе ваши уста; она устремляется прочь и увлекает вас за собой, и вы не чувствуете под собою земли» (Оноре де Бальзак, «Шагреневая кожа»).

 

        Вот что такое для Бальзака жизнь. И пусть за опьянением, наступает отрезвление-смерть, и Ницше и Бальзак, и Уайльд, и даже Шопенгауэр, который вечно ввязывался в интрижки низкого пошиба, обожал обильные трапезы и однажды ответил своему сотрапезнику: «Сударь, я действительно ем втрое больше вас, но у меня и мозгов во столько же раз больше», всегда находил время посещать выставки, театры, концерты и художественные галлери, с целью получить безвольное эстетическое наслаждение, и был страстным поклонником изящной словесности, — все они призывали нас жить, полно, сильно и свободно. Невзирая на цену.

 

     «Вы жаждете хоть единый раз исступленным движением руки коснуться этого белоснежного тела, жаждете смять ее золотистые волосы, поцеловать искрящиеся ее глаза. Вас опьяняет туман, вас околдовывает волшебная музыка. Вы вздрагиваете всем телом, вы весь — желание, весь — сплошная мука. О неизреченное счастье! Вы уже прильнули к устам этой женщины, но вдруг вы пробуждаетесь от страшной боли!» (Оноре де Бальзак, «Шагреневая кожа»).

 

 

                                                               НАПИСАТЬ РЕЦЕНЗИЮ - ПУБЛИЦИСТИКА