ДМИТРИЙ ГАЛКОВСКИЙ. "БЕСКОНЕЧНЫЙ ТУПИК"
"Моя двусмысленная слава и недвусмысленный талант".
(Игорь Северянин)
"Развитие человечества есть развитие человеческой свободы, и Страшный Суд есть акт абсолютного выбора. Человек сам должен определить, куда он пойдёт - в ад или в рай. Ад - распад личности и тупик, рай – вечная игра, жизнь"
(Д.Галковский «Бесконечный тупик»)
"Родила червяшка червяшку
Червяшка поползала.
Потом умерла…
Вот наша жизнь."
(В.Розанов)
Дмитрий Евгеньевич Галковский родился 4 июня 1960 в Москве, русский. Отец инженер, мать портниха. Со стороны обоих родителей предки были священнослужителями. В 1977 году окончил немецкую спецшколу №51 на Затонной. В 1980 году поступил на вечернее отделение философского факультета МГУ, которое окончил в 1986.
В 1977-80 гг. работал на Московском автозаводе им. Лихачева (ЗИЛ) наладчиком пылеулавливающего оборудования в литейных корпусах; в 1980 году - лаборантом в Академии бронетанковых войск им. Малиновского. Чтобы откосить от призыва в армию, в 1978 году некоторое время провел в больнице им.Кащенко.
В 1981-90 гг. нигде не работал и зарабатывал на жизнь распространением и размножением самиздата и тамиздата. Сотрудничал в 1988-89 в самиздатском журнале Александра Морозова "Параграф". В начале 90-х гг. преподавал в Московском театральном лицее. В мае 1992 г. была опубликована статья Д.Галковского «Поэзия советская» ("Новый мир", 1992, №5). Автор философского романа-эссе «Бесконечный тупик» (М., 1997; фрагменты публиковались в разных местах начиная с 1991 года; в том числе в "Новом мире" в №№9 и 11 за 1992 год). Лауреат литературной премии «Антибукер» за 1997 год (от премии отказался). Автор «Святочных рассказов», которые печатались в 2001—2003 годах в «Литературной газете», «Независимой газете», «Дне литературы», в газете «Консерватор». Составитель антологии советской поэзии «Уткоречь», изданной в 2002 году.
С октября 2003 ведет Живой Журнал galkovsky.livejournal.com. В 2003 году вышел сборник статей «Пропаганда», в 2004 — «Магнит». В 2005—2006 годах публиковался в интернет-газете «Взгляд», в 2007 — в журнале «Русская жизнь». В 2007 году вышло третье издание «Бесконечного тупика», это издание стало первым официальным».
«Нет, чтобы написать ПРАВДУ: - нетерпеливо перебивает меня Дмитрий Евгеньевич и берет слово сам, - «Дмитрий Евгеньевич Галковский, русский писатель. Из-за своего социального и этнического происхождения всю жизнь бойкотировался властями СССР, и затем РФ. Несмотря на очевидные литературные способности, до сих пор не смог опубликовать ни одной своей книги. Известность приобрёл благодаря интернету. Однако в интернете же против Галковского ведётся планомерная кампания, изображающая его психически больным человеком и скандалистом. Между тем известно, что Галковский уравновешенный и общительный человек с университетским образованием, трезвенник, председатель клуба блоггеров».
И тут же услышим возмущенный голос праведного критика: «Галковский - все же персонаж весьма воинственный и склонен к эпатажно-полемическому стилю для большей "эмоциональности"».
«Что вы, что вы, - как бы слышим мы в ответ: «Галковский – человек перпендикулярный, живущий параллельно остальному миру, к тому же общительный... совершенно неконфликтный резонер».
Каких только определений ни находишь в статьях о нем: "русофоб", "просионист", "идеолог антимира". Безусловно он провокатор «блестящий, столь необходимый нашему скучному времени, которое, будучи само по себе крайне интересным, вынесло на поверхность массу посредственных идей, людей и талантов. Галковский, безусловно, умный человек. Между прочим, это само по себе редкость» (Л.С. Калюжная).
Дело в том, что провокативность высказывания сдвигает сознание с устоявшихся представлений. Всё подвергая сомнению, Галковский заставляет нас рассуждать, а не слепо верить авторитетам. Как настоящая религия, философия - это опытное переживание, а не вера в чужое знание. Проблема современного человека в том, что он больше не смотрит на мир своими глазами - взгляды академиков, перенятые у классиков служат призмой, через которую мы воспринимаем мир. Галковский приглашает нас «сбросить с корабля современности Пушкина», но только лишь для того, чтобы приблизить. Снимая с пьедесталов русских писателей, он позволяет нам робко протянуть им руку и пробормотать почтительно, но без придыхания: «Вот вы каков». «Для советского человека сам факт несогласия послужил выражением нескромности, примазывания. Ведь для него русская культура МЕРТВА, и сам факт диалога с ней есть дилетантская отсебятина, вроде возмущения молодого археолога по поводу безобразности наскальных рисунков. "О мёртвых или хорошо или ничего» (Галковский).
«Не могли мы и требовать признания, ибо били во все стороны общество, по его морали, логике, и отношению к искусству», - говорил Малевич. Человек не любит размышлять, готовые формулы он проглатывает не периваривая. Что бы заставить его думать, приходится швырять в него супрематизмом. Или как Галковский вынимать кирпичик за кирпичиком из стройной картины мира: «Уровень фантастичности истории церкви равен 100 %» или «Любая государственная история автоматически направлена на максимальное удревнение, максимальное увеличение территории, численности населения, уровня экономического и культурного развития данного государства» или «Национальные особенности русских (не путать с советскими): материализм, глупость», «У русских рабочих были самые лучшие в мире условия труда, у крестьян столько земли, сколько западным крестьянам и не снилось», «История самая идеологизированаая и самая ангажированная из всех наук», «Религия возникает очень поздно... Никаких "традиций" у человека тоже нет. Ему как компьютеру любую операционную систему можно вставить... Чтобы додуматься до наличия потустороннего мира нужно обладать очень высокой степенью интеллектуальной культуры.»
В предисловии к своей книге «Рыцари безумства» (Киев, 1914) Закржевский пишет: «На мой взгляд, - футуристы замечательны не как люди искусства, не как художники и поэты, а как огненные безумцы и бесстрашные разбиватели скрижалей, на которых тяжелая рука времени начертала свою мертвую ложь». А Малевич восклицает: «И на моем квадрате никогда не увидете улыбки милой всихеи. И никогда не будет он матрацем любви».
"Мысль может свести с ума. Сама по себе. Человек может «задуматься»" (Б.Т.). Вот почему человек не рассуждает, боится сойти с ума. «Возможно, «всё было бы хорошо», если бы я всерьёз в своей жизни прочёл только одну книгу. Я же Библию заменил библиотекой» (Б.Т.) «Русские по своей природе слабые мыслители, так как уже сам наш язык – язык глубоко"недоказательный". Слова путаются, мысли ветвятся и растекаются по древу. Хочется говорить кратко и ясно, «по-немецки». Но в результате получается одна «афористичность». Хочется «вырубать монументы», но перед скульптором не гранит и не мрамор, и даже не известняк, а дикий мед, в котором беззвучно тонет резец. Мед этот можно крошить сотами «афоризмов» (Б.Т.).
Наш мир сегодня перестал быть диалогичным, диалектичным, полифоничным. Мы живем в платоновском "государстве", которое, на мой взгляд, было пророчеством, а не утопией. Мы больше не общаемся, не спорим, не сомневаемся. И уж, конечно, никто нас не спрашивает, не беседует с нами, нам сообщают одну единственную мысль, принятую между людьми, а потом водят вокруг нее как корову, привязанную к колышку - и нет заботы, что вокруг огромные, бесконечные пастбища идей. И правители государства спокойны - мы здесь, жуем траву под ногами. Работай, ешь, молись. Но молитва - то же монолог. А так хочется диалога! Но нет, твой товарищ предусмотрительно привязан поодаль, до него не докричаться. Всё наше существование теперь монологично - смотрим телевизор, ходим в кино, театр, читаем книгу - мы просто воспринимаем. Даже наше общение друг с другом построено по тому же принципу - воспринимаем, выслушивая, затем говорим и выслушивают нас. Обмен информацией - это не общение. Галковский же со мною говорит, ему не важно кто я, каков мой социальный статус - мы собеседники. И истина рождается между нами.
Скоропанова И.С. В своей книге «Русская постмодернистская литература» пишет: «под постмодерном понимается "глобальное состояние цивилизации последних десятилетий, вся сумма культурных настроений и философских тенденций". Породившие постмодерн веяния отразили изменения в сознании и коллективном бессознательном человечества, разочарованного результатами реализации господствовавших в XX в. мировых идей и проектов. На основе понятия "постмодерн" возникло производное от него понятие "постмодернизм", которое, как правило, используют применительно к сфере философии, литературы и искусства, для характеристики определенных тенденций в культуре в целом.
Именно постмодернизм заполнил вакуум, образовавшийся в русской литературе в постсоветскую эпоху, когда произошел окончательный крах социалистического реализма. Русская литература, сильнейшим образом идеологизированная, получив свободу (и впридачу полную политическую неопределенность и нестабильность), "растерялась", и это способствовало утверждению направления, такой растерянности не испытывавшего и отнюдь не исчерпавшего заложенный в нем потенциал. Постмодернизм нес с собой идею раскрепощения и новый язык, звал "выстирать" все заношенные слова (Вик. Ерофеев), омыться в культуре, пропитаться ею, вобрать в себя все открытия, сделанные за века ее существования на всех континентах, отбросив идеологический подход и обратившись к эстетическому, чтобы, в конце концов, обрести новое, современное, мышление — в масштабах всей человеческой цивилизации — и неотъемлемый от него плюрализм».
На третьей волне постмодернизма «Писатели выходят в своих произведениях за пределы литературы — в пространство философии, культурологии, литературоведения и таким образом преображают литературу, укрупняя ее проблематику, давая более масштабный срез бытия, обогащая язык (язык смыслов). Возникают новые гибридные формы, всё новые модификации постмодернистского сверхъязыка. Пафос наиболее значительных произведений этого типа составляют поиски пути — через отрицание неприемлемого, критическое усвоение духовного опыта прославленных и малоизвестных мыслителей и творцов, обретение способности к нелинейному, многомерному культурфилософскому мышлению, открытие многоли-кости, многозначности, динамичности истины».
«В отличие от постмодернистской поэтики, которая усваивается легко, постмодернистская философия для многих так и остается тайной за семью печатями. Сказываются не преодоленный по-настоящему отрыв от западной культуры, недостаточная эрудированность, незнание иностранных языков». «Самая значительная фигура среди постмодернистов нового поколения — Дмитрий Галковский, автор книги "Бесконечный тупик" (1988).
«Обо мне как писателе написано энное количество текстов, как правило во всякого рода учебниках и научных пособиях. И там постоянно решаются две «промблемы»: постмодернист я или нет, и к какому направлению постмодернизма принадлежу. А какое это имеет значение? Это ерунда «ни уму ни сердцу», - возражает Галковский. Но так или иначе исследователи не дремлют и замечают, что «В книге Д.Галковского "Бесконечный тупик" лирический постмодернизм трансформируется в лирико-постфилософский. Травестированный образ автора-персонажа удерживает здесь во взаимном притяжении элементы колоссального по объему, "рассыпающегося" мира-текста, сотканного из "материала" философии и литературы».
Он «создает так называемый нехудожественный роман. И если ранее высказывалось суждение о большой степени "отсебятины", привнесенной в постмодернизм русскими авторами, то в случае с Галковским мы вообще вправе говорить об "изобретении" постмодернизма в одиночку». Не пользуясь постструктуралистской терминологией, "своими словами" Галковский развивает тезис "сознание как текст": "Я говорю только о себе. Даже в отце — я сам. О мире сужу по "я" философов и писателей; об их "я" — по тем людям, которых знал (а знал-то я реально, пожалуй, только одного отца); о них, в свою очередь, по своей биографии; и наконец о себе — как о "я", которое и является миром, по книгам, написанным этими же самыми философами и писателями. Это бесконечный тупик".
Так что же такое «Бесконечный тупик»? «"Книга примечаний к несуществующему тексту. Этот воображаемый текст и называется "Бесконечный тупик". За ним идут примечания. Потом идут примечания к этим примечаниям. Потом идут примечания к примечаниям к этим примечаниям. И так далее. В конце приложены вымышленные рецензии на "Бесконечный тупик", стилизованные под манеру невымышленных и узнаваемых авторов» (Васильевский). Удивительно, роман «Бесконечный тупик» был построен как гипертекст задолго до эпохи информатизации.
Что же можно сказать о самом романе? Интерактивность его в том, что читая «Бесконечный тупик», каждый читает книгу, написанную лично для него. Вот и я сейчас буду рассказывать о книге, которую, кроме меня никто не читал. И я благодарна Дмитрию Евгеньевичу за такой читательский опыт. Все остальные книги я как бы подсматриваю, словно непрошеный гость. Либо гостей так много, что приходится заглядывать через плечо. Либо за стеклом лежит фолиант, написанный на древнем языке, который все, кроме меня понимают. Но так, чтобы именно мне, именно обо мне, специально для меня - такое со мной впервые.
Итак «Бесконечный тупик». Бесконечный в том смысле, что никогда не начинается и никогда не кончится. Бесконечный, потому что мысль категория вечная. Она всегда была и всегда будет. А тупик, потому что она человеческая. Человек туп и конечен. На мой взгляд, сам гипертекст - это не то что с наружи, нечто предваряющее роман. Он находится как раз внутри книги, в самом центре клубка, туго скатанного примечаниями, его ядро - архитип русского человека, и если протиснуться дальше в глубь него, то там, стиснутое чужими, плотно связанными с авторскими мыслями, покоится личностное "я" автора, а если проникнуть и в это маленькое недрушко - можно нащупать и мое собственное - глупенькое "я", которое-то и является предметом изучения доктора, то есть автора. Пожалуй оно и есть цель путешествия - через тернии к центру земли. "Где-то там внизу земля, Россия". И я понимаю, что вот ведь как получается - именно из меня произрастает "русский человек", а из него "русский философ". И я доверяю автору (по своей русской привычке, полагаться на чужого дядю), нетерпеливо жду, прыгая от цифры к цифре, вот-вот сейчас мне скажут... кто же я есть. То есть, если размотать этот клубок, то получиться цепь героев: Я, Одиноков, Галковский, "Русский человек", "Русский философ", Розанов. Или в обратном порядке - Розанов..., и где-то на самом краю, какой-нибудь пятизначной цифрой - я, Ира Мишина. И то, если номера примечаний не высыпались из раскрытой книги на пол и не перепутались, встав в строгий порядок - один, два, три, что для русского человека смерти подобно - ибо хаос есть естественная среда обитания русского человека. «Моя душа сплетена из грязи, низости и грусти… Это – золотые рыбки, „играющие на солнце“, но помещенные в аквариуме, наполненном навозной жижицей. И не задыхаются. Даже „тем паче“… Не правдоподобно. И однако – так.» (Розанов).
Окружающему миру противопоставлено ранимое, но вместе с тем с иронией относящееся к нему всезнающее «я», важен для мира Галковского также образ отца. Философия Галковского, в значительной части - «метафилософия», важную роль в ней играет осмысление философствования предыдущих эпох, особенно русской религиозной философии, с неизменным презрением относится он к философствованию советского времени. «Отец подарил мне трагедию. Всё-таки есть у меня в жизни одно благородное событие – смерть отца» (Б.Т.). Что означает образ отца - почти всегда в литературе это поиски Духа. Тоска по Отцу Небесному. Не случайно люди Бога своего называют Отцом. Это тот, кто меня породил, тот, познавая которого я могу познать себя. Я жадно вглядываюсь в жалкое, беспомощное существо. Там в глубине помутненноых болезнью глазах отца, стоящего на пороге смерти я вижу Бога здесь на земле. Отсюда потерянность, не прикаянность Одинакова после смерти отца. Вот так русский человек любовно вгляывался в Отчий лик, пока Россия еще была жива. И теперь бродит, себя не помня, тоскуя об умершей Отчизне. «Русский человек несчастен, он изначально обладает самому ему неясным и непонятным опытом духовного томления, тоски, ужаса и замирания перед бессмысленной реальностью. И эта изначальная талантливость русского духа и нашла свое воплощение в русской культуре, культуре собственно не русской, но просветленной русским духом. Сама по себе русская душа молчалива, бессловесна и бесформенна» (Б.Т.). ««В Западной Европе люди погибают оттого, что жить тесно и душно, у нас же оттого, что жить просторно» (Б.Т.). «Русской личности надо позвоночник перебить, чтобы она по России только ползала. Русскому «я» надо чуточку свернуть шею, иначе оно покатится колобком по великой равнине"» (Б.Т.). Сейчас мало кто задумывается о том, кто же таков русский человек. Куда он подевался? Был ли? И как перестал вдруг думать о себе, перестал себя любить, гордиться собою. Да и вообще, перестал называть себя русским. Он понял, что отказавшись от размышления, подарил себе новую жизнь. Если у тебя нет имени, тебя никто не окликнет, если нет совести, ничего не болит. Но если нет родины, то и хоронить тебя будет негде. Хотя, какая разница, воткните куда-нибудь, да и дело с концом. «Без Бога человек должен стараться быть человеком, все душевные силы тратить на то, чтобы остаться человеком. Общество без Бога все силы тратит на то, чтобы остаться обществом, хоть каким-то» (Б.Т.). Интеллигенции приходится выражать интересы простого народа, потому как у того нет никаких мыслей о себе, простые, как теперь говорят люди, ничего сформулировать не могут. Прочие же сословия представляют исключительно собственные интересы. В этом и есть великий альтруизм интеллигенции. Но сегодня она переродилась в интеллектуалов, выражающих интересы своего, недавно народившегося креативного класса. И это страшно, никем не сформулированный народ превратится в безглазого великана в фарфоровой лавке.
Одиноков герой прошлого века, современный герой не рефлексирует и зовут его, например, Сдрузьямивкафеков или Фейсбуков. Хотя как бывший советский пионер я прекрасно понимаю Одинокова - мы все такие были - червяшки в огромной Империя. У нее громадные замыслы, грандиозные цели, что ей до наших ничтожных устремлений, которые на ее гиганском фоне быстро превращаются в потуги. Сегодня не так. Когда вся эта махина рухнула, рухнула на тебя, ты больше не можешь хныкать, ты должен выживать, выбираться из завала. В хаосе ты больше не можешь надеяться на других, каждый сам за себя, каждая найденая корка хлеба утаивается, никому нельзя доверять. Ты встаешь на ноги, и поднимаешь гордо голову - ты спас себя Сам. Ты Сильный Человек, и тебе никто не нужен. Те, кто продолжал ныть и жалеть себя быстро пропали - естественный отбор. Одиноковых больше нет, а те что остались, переродились в Одинаковых, таких же как все, с тем же набором радостей, ведь только страдают все индивидуально. «Люди, знаете ли вы, что это такое – «пропала жизнь»?» (Б.Т.). Нет больше общества и тебе больше нечему себя противопоставить. Ты член сообщества. Только героем тебя теперь сложно назвать - герой не прячется под "ником".
Гипертекст романа "Бесконечный тупик" - это и есть сама жизнь, в самом бесконечном ее понимании, а перживание этой жизни, поиск ее смыслов, лишь бесконечный лабиринт примечаний. И поскольку познать бытие невозможно, - тупик бесконечен. Любая ветвь человеческой мысли тупикова. Невозможно постичь Великую Невыразимость, но это не значит, что не нужно ее постигать. И чем длиннее лабиринт, тем дальше ты отплываешь от истины. Словно географ исследователь, ты уходишь из дома на другой край земли, чтобы вернуться и обрести то, что искал - в сказке, рассказанной твоей бабушкой Мировую Мудрость; в детской кроватке Мировую Любовь; в улыбке жены - Душу Мира. И чем дальше ты сможешь уйти от дома, тем больше найдешь сокрытого на родине.
«Я Писатель, Философствующий На Исторические Темы», - говорит о себе Галковский. «В исторической науке всё перевёрнуто с ног на голову. Первую скрипку играют не учёные, а популяризаторы. Всё равно, как если бы в физике нобелевские премии получали авторы научно-популярных брошюр: "Загадочная вселенная", "Альберт с нами", "Большие парадоксы микромира". Для физики пропаганда и популяризация - незначительная частность. Для истории - магистральное направление» (Галковский). Вместо истории у нас литература, при чем, не имеющая к реальной государственной жизни никакого отношения.
Что же касается философии. Дмитрий Евгеньевич специализировался по кафедре ИЗФ, где занимался античной философией, в частности, философией Платона и Аристотеля. Вот как он сам определяет философию: «Философия – это состояние, экзистенциальная ситуация, мистерия жизни. Философ – умирающий самец; самец, находящийся в жалком состоянии (как много философов в нашей стране); это созерцатель, это тот, кому все равно. Философия – антикультурная деятельность, она разрушительна и опасна, поскольку для нее нет табу, в то время как культура строится на системе норм и запретов. Философ – человек вне культуры». По мнению Галковского, русская философия неинтересна, скучна и вторична, она есть «элемент российской истории, надо сказать, весьма тщедушный и дрянной», у которого нет будущего. Единственный востребованный ныне русский философ – это Розанов, оказавший влияние на Галковского». В своем романе он развивает следующую мысль: «Русский язык не приспособлен для философии, но подходит для литературы. Русские – народ слова, а не мысли». То есть если русский человек захочет стать философом, он сможет себя выразить лишь при помощи литеретуры, как это делали до него все великие русский писатели. Сможет ли он стать писателем, не философствуя? Думаю, лишь описателем.
Поэтому Галковский превращает науку в искусство. И не важно правдиво он пишет или подгоняет факты под свою концепцию. Всё равно, все наши знания иллюзорны. И в отличие от государственных историков он ДУМАЕТ, РАССУЖДАЕТ. У нас же теперь свои мнения публицисты, философы и ученые основывают на догадках, ошибках и заблуждениях предыдущих мыслителей. Все бегают за пирожками на ближайшую станцию - никто не хочет сходить в поле посадить зерно, собрать колосья, отделить их от плевел, затем вымолотить, заквасить, и только затем испечь пирожок. Мне интересно наблюдать за игрой смыслов. Философия не тупик мысли, а путь. Мы живем в страшном мыслительном хаосе. Ничего не верно, ничто не истинно. Слегка приблизится к правде можно лишь апеллируя символами, занимаясь мифотворчеством. «Создать миф невозможно. Можно лишь выскользнуть из него. И то лишь отчасти, и лишь из некоторых его измерений, и лишь как случайность, изгиб судьбы» (Розанов). Философ не обязан изрекать истину - он должен ее искать. И представить нам извилистый путь. А нашел или нет, это не важно - все равно после смерти, каждый ее узрит. В мире метафизики личные, субъективные ощущения иной раз гораздо правдивее фетишей разума. Вот что кричат о Галковском праведные критики: «Если бы даже была возможность прочитать книгу Галковского целиком, не стал бы этого делать: настолько она аморальна, лжива и грязна... Да, в отечественную культуру вошло новое имя... но я утверждаю, что оно нечистое, бесовское, антиправославное, русофобское, просионистское. Невольно думается, что в нашу литературу (или куда?) пришёл литературный погромщик, разрушитель, идеолог антимира» (04.92, "Русский вестник", №21).
Чтобы НЕ ДУМАТЬ, человек окружает себя святынями, авторитетами, идеологами, самодержавными политиками, которые будут делать это за них. Как никогда не будет русский человек делать зарядку по утрам, так никогда он не станет задумываться. Его слабый ум - легкая добыча огромного числа манипуляторов. Каждый раз, когда с меня слетает очередной слой пропагандистской штукатурки, я чувствую облегчение. Случается, что избавившись от одного слоя, не замечаю как кто-то уже отштукатурил меня дважды. Но я понимаю, что это игра и снова встаю под душ метафизической мысли, не подчиняющейся человеческим законам и установлениям. Взрослые мне говорят: «осторожно», - но я все равно сую свою маленькую руку в машину мировой истории, стремясь остановить вечный двигатель. Вот почему, когда выходит новая статья Галковского у меня весь день приподнятое настроение. Я как маленький преступник тычу своим острым носом в нарисованный очаг. Читаю медленно, со вкусом, вглядываясь в причудливые узоры, которые принимает ускользающая тайна: «Древние говорили «мементо морЕ», (не «моменто морИ» - помни о смерти) то есть «помни обычай». Это было выражение понтификов, следящих за очередностью ритуалов. Обычай это и есть культура. Разрушая обычаи, мы разрушаем культуру. А человек без культуры теряет смысл своего существования». Но как приятно играть с огнем.
Термин "философия" принадлежит Пифагору, который, как утверждает Генон, первоначально означал лишь подготовительную стадию на пути к высшему знанию, предуготовление к инициации. Однако впоследствии произошло извращение понятия "философия", «промежуточная степень была принята за цель в себе… появилось стремление заменить философией ("любовью к мудрости") саму мудрость».
У книги Галковского и несчастливая, и счастливая литературная судьба. Несчастливая потому, что в полном объеме (70 п. л.) автору удалось ее издать лишь через девять лет после завершения. В машинописном виде и ксерокопиях текст книги ходил по рукам. Отдельные части "Бесконечного тупика" публиковались в различных периодических изданиях, не давая адекватного представления о написанном. Счастливая же потому, что книга оказалась замеченной, вызвала огромный интерес, принесла автору известность».
«Я ... ознакомившись с новым сенсационным произведением Дмитрия Галковского, некоторое время рвал, метал и скрежетал. Потому что уж больно противное сочинение, а кайфа от созерцания помоек я до сих пор ловить не научился.» (05.12.92, "Независимая газета"). «Творения Галковского вызывают во мне желание, аналогичное порыву ... острый обломок бутылки убрать с проезжей части дороги» (05.02.93, "Независимая газета").
Мне кажется, кто-то живет победой, кто-то поражением. Для кого-то путь становления лежит через неудачи. Это ни хорошо, ни плохо, просто как учиться у разных учителей с различными методиками. Гуру Галковского был суровым, но могущественным. Имя его Неуспех. Помогает он только лучшим ученикам, алчущим неудачи, боготворящим ошибки и стремящимся к провалу, только потому, что все средства противопоставить себя толпе хороши. Он побеждает жалких удачников своим унижением, омывается им и очищается от скверны медных труб забивающих своим фальшивым воем тихую, истинную, субъективную мелодию. Переворачивая истины, накреняя смыслы он выводит правду на чистую воду. «А я молодым чудовищем надеялся, что люди поймут, оценят. А оказалось, что людей-то и не было» (Галковский).
«Иногда (иногда) болезнь, уродство, горе, не только не мешают, но и помогают». Галковскому помогало горе "неудачной" литературной карьеры и он стал тем, кем стал - просто Галковским. Я даже думаю, что не только вымышленные рецензии в конце романа, но и большая часть резкой критики, которой кишит интернет, написана им самим. Галковский остается концептуалистом до конца. Он распространяет искусство за пределы бумажного листа. Нивелирует профессию, ведя живой журнал. Он становится основателем нового жанра - литернатуры.
Сейчас много говорят о закате литературы. А на мой взгляд это рассвет. Никогда еще печатные тексты не были так популярны. Просто еще не до конца сформировался стиль, но концепция уже видна - очень маленькая форма, предельная актуальность, орфография и пунктуация, выражающие эмоцию и настроение. Скоро профессия писателя перестанет быть элитарной - каждый, чувствующий потребность высказаться, становится Автором. Сочинитель уже не продает свое творчество, потому что чувства и эмоции, которые являются предметом творчества, не требуют больше сложной формы, а содержание является самоцелью. Личная, исповедальная мысль не продается, а дарится, доверяется. И делать это легче анонимно, ситуации типизируются, и писатели, на подобие средневековых авторов, уходят на второй план, выставляя вперед многообразие жизни и ее непредсказуемую мифологичность, нивелируя как неважное личностно-индивидуальное. Что касается цензуры, нынешние правители мечтают табуировать интернет, это так же легко, как налить море в стакан и принимать по чайной ложке три раза в день.
Единственный способ сохранить имя и быть всегда на устах - идти против. Это очень, очень болезненный путь. «В чём причины такой бесконечной несправедливости по отношению к моей книге? Существует легенда о горбатом бирюке Галковском, то ли шизофренике, то ли педерасте. Люди, видевшие меня лично, прекрасно знают, что я очень общительный и милый человек, крайне рационально себя ведущий и придерживающийся традиционной ориентации :) Галковский отличный собеседник и хороший товарищ». И оправдывая постоянное якакние дневниковостью своей прозы, продолжает: «Если посмотреть под другим углом, Галковский это РЕАЛЬНОЕ изменение мира и культурного кода современной России, если его издать, что-то ПРОИЗОЙДЁТ. А происходить в России ничего не должно. Угрюмая посредственность «решающая вопросы», давно решила: «не надо». Чего не надо? А ничего не надо. Ничего и не было за последние 20 лет».
«Розанов говорил, что общество в России бессодержательно, а каждый русский в отдельности – содержателен. Поэтому, думается мне, когда у русских начинается история, реформы, революции, короче «прогресс», то «бессодержательная», то есть внешняя, наносная культура наваливается всей глыбой на русскую индивидуальность и давит ее под собой, а когда «событий нет» русской душеньке хорошо и не надо ничего» (Б.Т).
На вопрос корреспондента «Дня Литературы», - «Не кажется ли вам, что ваше поколение творчески не состоялось? Кого, кроме вас самих, вы могли бы предъявить миру и России из писателей, поэтов, философов, мыслителей?», - отвечает: «Ещё раз повторяю, ТУДА БЕЗДАРНЫМ СВОЛОЧАМ И ДОРОГА».
"Сейчас в России молчат. Молчание – это жизнь... значит есть, кому молчать, есть, о чем молчать. Слова девальвировались и уже давно ничего не значат. Это даже не мертвый язык, отравляющий все вокруг трупным ядом, а язык ушедший, выветрившийся, пустой, не язык, а артикуляция, словоговорение. Так кончилась петровская Русь, Русь словесная, литературная. «Молчание – золото».