ГЛАВА 16



     Федор Михайлович открыл глаза. Чьи-то мокрые,  липкие губы прыгали по его щекам и переносице.

     - Ксюша, ты что сума сошла? Перестань. - Сказал он и оттолкнул девушку.
     - Я нашла тебя! Рыжик мой! Нашелся! Нашелся! Солнце мое конопатое!
     Федор Михайлович брезгливо отерев рукавом лицо, принялся судорожно соображать. Опять что-то произошло, но еще необычнее прежнего - он снова был в своем теле - как-то уже даже непривычно - в какой-то пещере, сырой холодный воздух неприятно напомнил ледяное озеро, в которое он только что прыгнул, спасая девушку - но явно не эту. Не эту. Так. Минуточку. Это еще кто? Худющая блондинка, похожая на веселый скелетик, продолжала бегать вокруг него и наровила снова ткнуться маленьким ротиком в его суровое от мыслительного напряжения лицо. Он снова лег. "Надоело. Когда же это все кончится?" И тут же вскочил, оттолкнул девицу и заметался в поисках выхода на улицу. Выхода не было. Только "выплыв." Пузатая лодочка плескалась в прозрачном озерце растопырив веселки. Федор Михайлович вернулся на каменное ложе, покрытое овчиной, на котором только-что лежал, присел и обхватил голову руками.
     - ... Point. Точка. Трансгрессия, наверное, уже началась. Страшно подумать, что сейчас происходит, в каких масштабах и с какой интенсивностью. А ведь, я уже почти поверил сам себе, почти убедил себя, что развитие будет линейным, а не спиральным, - произнес он вслух.
     - Началась, еще как началась эта ваша трансгрессия. - Неожиданно отозвалась девочка, собирая на полу мятые листочки с детскими рисунками и складывая их в неровные стопочки. - Там такое творится, ужас, - продолжала она спокойно, - люди друг друга не узнают, звери оккупировали город, пытаются взять управление городом в свои руки, то есть лапы, - поправилась она,  - дерутся за власть. В институте вас потеряли. Вас и Габриэля Ларкинсена.   
     Девочка встала и, прижимая к груди пачку рисунков посмотрела прямо в глаза Федору Михайловичу, - вы должны немедленно вернуться и все вернуть на свои места.
     - Ты кто такая?
    - Я? - Девочка остановилась и листочки потекли из опустившихся рук.  - "Господи, до чего же неуместный вопрос. Это же я, твоя Света,  умирающая за тебя, да что там - меня уже почти нет, я уже на 98 процентов состою из любви, затапливающей полые вены, некогда кипевшие кровью, текущей теперь в тебе!"
    - "О боже, везет же мне на придурков!" - подумал Федор Михайлович. Сумашедшая девушка безумно таращилась на него. Ее глаза были такие огромные, над ввалившимися щеками, что казалось, их гораздо больше, чем обычно бывает. 
     - Ну о ы там! - Прорычала Зета, вплывая в грот и уцепивщись за бортик лодки, тоже уставилась на Федора Михайловича своими маленькими глазками, спрятанными под густыми черными ресницами.
    Девушки смотрели на него неотрывно и похоже, затянувшаяся пауза их нисколько не тяготила. Федор Михайлович громко сглотнул, раздражение нарастало. Где он? В каком уголке вселенной находится эта пещера. Эта ненормальная говорит по- русски. Он посмотрел на девчонок, они продолжали пялится.
      - И много вас тут, сумасшедших? - вступил в переговоры Федор Михайлович.
    - Угу, - закивали девушки головами, - почти все! У нас тут такое! Старый попугай всем заправляет, все его слушают. Абигайль бесится, - тараторили они хором. Одна из них плохо говорила, поэтому слова было трудно разобрать. Но одно слово он услышал отчетливо - "Абигайль"!
     - Ну???
  Девчонки опять заголосили невнятным двухголосьем. Ничего не поняв, Федор Михайлович перебил их:
      - Отведите меня к ней.
      - К НЕЙ? - Застыли девушки и снова закричали,  -  да-да-да! Конечно! Ды-Ды-Ды! Кынышно! Кынышно!
  Но, когда он подошел к лодке, Света преградила ему дорогу.
     - А как же я? - Спросила она требовательно.
       - Э-э! Ты че! - Промямлил Федор Михайлович, пятясь назад в глубь пещеры. 
    Девушка наступала. Лицо ее светилось, каким-то неестественным светом, и только несколько секунд спустя он заметил, что она остановилась под отверстием в потолке, как раз в то время, когда начался восход солнца. Огромные голубые глаза с желтым кружком вокруг зрачка, плескавшимся в них, словно солнышко, взлетевший маленький носик, задравший верхнюю губу к верху, как будто заставляя лицо постоянно выражать одну и ту же эмоцию - крайнюю степень удивления. Федор Михайлович разглядывал застывшую девочку, как наскальный рисунок древнего животного, нынче несуществующего. Он представлял себя, живущим в те далекие времена, когда мужская сила, неограниченная цивилизацией, вырывалась наружу, парализуя еще не окрепший разум и, испугавшись подавил в себе неприятное чувство, проговорив мысленно таблицу умножения, как делал в детстве, когда чувствовал опасность.
     - Ну о ы там! - не выдержала опять Зета.
     Федор Михайлович, аккуратно отодвинув Свету, бросился к лодке. Действительно, пора все поставить на свои места.

 

     Абигайль сидела на террасе. Горячий кофе обжигал, казалась, самую душу. Толща воды внизу, облизнув каменные ступени, равнодушно уходила за горизонт, чтобы тут же вернуться. Она любила этот остров, отец купил его, когда они с братом еще были маленькими. Старая вилла с толстыми колоннами и полу разрушенной аркой, увитой душистыми цветами, растущими совершенно дико,  вызывала такое родное чувство, словно она провела здесь не одну эту, но и все прежние жизни. Трансгрессы еще не добрались сюда, Абигайль выставила мощную охрану, которая из последних сил держала оборону. Новая власть на острове, захватив почту и телеграф, стремилась установить здесь свое правительство.
     Опять снизу послышался страшный грохот, затем закричала служанка, Абигайль схватив пневматическое ружье, стоящее наготове, но обернувшись увидела рыжую голову милого Фредди в дурацкой майке с надписью "Я покорю мир" на английском языке. Неосторожно вскочив, она опрокинула столик, и загребла в свои объятья Федора Михайловича, как маленькую девочку. Грязная,  кофейная кашица растекалась по скатерти, что-то предсказывая.
     - Фредди, дарлинг, я думала больше никогда тебя не увижу!
Федор Михайлович поцеловал свою жену, как бы там ни было, он снова дома. Старая служанка накрывала новый завтрак.
     - Пойду переоденусь, - бросил он, скрываясь в прохладной темноте дома.
     Поднялся по лестнице на второй этаж, остановился на секунду и заглянул в дверь напротив своей - комната была пуста - конечно же, она не привезла  девочку. Давно же он не видел свою веселую рыбку. Надо будет свозить Шрею в Россию к матери, когда все кончится. Господи, когда все кончится?
     Сбросив чужую одежду на пол, встал под горячий душ. Какое счастье, встретиться вновь со своим собственным телом! Он провел мыльной рукой по животу и груди, зажмурился и поднял лицо навстречу бархатной струе. Вода проходила сквозь поры, вымывая чужое присутствие в храме его души. "Папочка, не мой мою душу", - кричала, Шрея, когда он во время купания, намыливал хрупкие ребрышки.
    Федор Михайлович облизнул горячую ложку, размешав сахар в кофейной чашке, ложечка недовольно звякнула о блюдце. 
    - Габриэль уже несколько дней не приходит в сознание, врачи говорят спит. Мне страшно, Фредди, - только рядом с этим русским, она могла не притворяться.
    Федор Михайлович поставил голубую, почти прозрачную чашечку на стол, так и не глотнув из нее. Женщина безошибочно чувствует, как эффективнее испортить мужчине удовольствие.
     - Если он как все подвергся трансгрессии, то Габриэля там нет. А поскольку внедрившееся сознание спит, я не представляю как можно узнать где...
     - Ты можешь что-нибудь сделать? Мои физики пытаются задать исходные параметры, Шин предположил, что только так можно все вернуть обратно. Но они ужасно боятся сделать еще хуже.
     - Ну и дураки, ты же не хуже меня знаешь, что в квантовой механике, никогда нельзя вернуться туда, откуда пришел, потому что этого уже нет. Все постоянно изменяется. Но он прав, если задать изначальные параметры, все можно вернуть на прежнее место. Но, господи, они уже сто раз другие, претерпели невероятное количество воздействий! Я знаю только один способ узнать новое число старой величины - математическое угадывание. Я не владею этой... наукой.
     - О боже Фредди, я так больше не могу, какой-то идиотский попугай заправляет моим островом! Папа меня убьет! И потом, Кай... Ты же знаешь, я без него не смогу... - она отвернулась, чтобы служанка, подавая Федору Михайловичу горячий кофе, вместо остывшего,  не заметила ее слез.
     - Я знаю, конечно, одного бывшего профессора, который открыл, скажем так - это направление, - отозвался Фредди, выпив кофе и, откинувшись в кресле, разглядывая блестевшее внизу море, - понятия не имею, что с ним сейчас стало, он был  большим ценителем удовольствий, но ты же знаешь, ничто так не укорачивает жизнь, как потворство своим желаниям, - стоит удовлетворить одно, на его месте возникает сразу два, удовлетворив эти два - получаешь четыре новых, и так далее до бесконечности. Вот такая математика.
     - Фредди! Хватит философствовать! Где он живет? Его надо срочно доставить сюда! - она вскочила и тут же опять села. - Тьфу ты чёрт!        

       Нужно спрашивать разрешение на въезд для него у дурацкого попугая.
      - Да вы че здесь и правда что ли с ума посходили, какой еще попугай? Пристрелить  и дело с концом.
    - Ну конечно, пристрелить, - всплеснула она руками, - них суд есть, в здании театра. И потом, без него никак нельзя, он один из всех трангрессов может говорить по-человечески, и в то же время понимать животных, его слушают все и делают все, что он прикажет, понятия не имею, как ему это удается. И до сих пор остается загадкой, что за сущность там сидит, никто его не узнает. Как бы там ни было, он единственный, кто способен сдерживать эту свору, потерявшей себя нечисти, прости Господи, - Абигайль вздохнула, перекрестившись, - мне, не удалось, меня слушают лишь те, кому я плачу, а здесь не всем нужны деньги, - кстати, тут твоя сестра, мне так жаль, что она умирает.
Федор Михайлович поперхнулся от неожиданности.
      - Какая еще сестра? Кто умирает?
     - Сводная. Ваши родители вместе учились, потом ее маму отправили на практику куда-то, - она ненадолго задумалась, - в Сибирь, наверное, куда там у вас всех отправляют...
    - Бред! Нет у меня никакой сестры, интересно, что нужно этой самозванке? - оживился Федор Михайлович, - не нравится мне все это, она может быть вооружена и опасна! Меня тут недавно чуть не убили, эти люди ни перед чем не остановятся, - его последние слова потонули в хохоте его жены, - Это не смешно.
     - Видел бы ты эту дохлую девицу! Она и мухи убить не может, так у вас говорят? Я не знаю, что там сейчас с ней, меня не выпускают, не представляю, что там сейчас происходит. А как ты сюда попал, они же всех подозрительных задерживают?
- Две чокнутые девицы вели меня на повадке и заставили лаять, как собаку. 

     Переговоры были назначены на следующее утро. Попугай был доставлен в соломенной клетке, которая временно заменяла золотую. Свита была весьма разнообразна по своему составу: ребенок, карлик, облезлый кот, пытающийся ходить на двух ногах, отчего смахивал на пьяного, и грустный ослик, замыкающий процессию. Грозный карлик, оглядевшись, водрузил клетку на самое высокое место в комнате - рояль Фациолли.
     Попугай грязно выругался, Абигайль громко фыркнула, ослик икнул. Когда формальности были соблюдены, ребенок взял слово первым и неожиданно твёрдым голосом, выдающим в нем сокрытого взрослого, заявил:
     - Надеюсь, дело, ради которого мы все, - он небрежно кивнул в сторону остальной компании, - так побеспокоились, того стоит. Вы решили сдаться? Осада окончена? - он самодовольно улыбнулся и стал похож на шкодливого мальчишку, удравшего с уроков.
     - Хрен тебе! - бросила ему в лицо Абигайль русское ругательство. - Получишь мой остров не раньше, чем я сдам вас всех в зоопарк! Или в цирк уродов!
      - На абарррдаж! - закричал попугай и захлопал крыльями.
     - Хватит! - закричал Федор Михайлович, - сидеть! Место! Фу! - и когда все в изумлении замерли, продолжил. - Вы все здесь взрослые люди, всех нас постигла беда, - ослик опять икнул и Федор Михайлович поправился, - ну кого-то в большей, кого-то в меньшей степени. Выхода из сложившейся ситуации практически нет.
       - А ты, блин, кто такой? - запищал карлик, сжимая кулачки.
      - Заткнись Карррла, кажется я его знаю, уж не тот ли это замечательный физик, благодаря которому ты больше не прекрасная белокурая женщина, стройная, аки горная лань во время брачного периода!
     Больше ничего не сдерживало, пытавшуюся выглядеть цивилизованно, компанию. Попугай вылетел из клетки и фланируя по комнате, сбивал хрупкие коллекционные предметы. Карлик повис на занавесках и раскачиваясь плевался сверху. Ребенок достал из штанов рогатку и стрелял наугад. Ослик, тыча мордой в клавиши рояля, озвучивал чудовищной музыкой безобразную какофонию. Абигайль с мужем сидели под диваном.
      - Хреновый из тебя дипломат, Фредди.

​

    Он лежал на жесткой, колючей траве. Чего-то страстно хотелось, нестерпимо чего-то не хватало. Отвратительное ощущение бессилия. Когда-то он уже испытал подобное. Приоткрытый рот, распахнутые в глупой надежде глаза и страшное знание, абсолютное знание, когда впервые в жизни действительно в чем-то уверен на все сто или на число бесконечности, когда чуешь как зверь, всем сломанным телом ощущаешь, как лопается внутри механизм, пружинка вертится в обратную сторону и когда она остановится, тебя не будет. И ты не успеешь себе сказать, мол, да, так я и думал, это конец. Это слово поглотит тебя не открываясь, просто сожрет тебя и все что удастся контрабандой  протащить в небытие. Конец. Человеку не дано поймать этот хвост своей змеющейся в бесконечном пространстве жизни, этого жалкого куска веревки,  начинающегося в лабиринте твоих кишок. Сколько веревочке не виться... Но ты не думаешь о конце, это пустое слово ничего для тебя не значит, ты рожден в иллюзии бесконечности. Всю свою жизнь ты повторяешь про себя одну и ту же молитву, одно и тоже заклинание: никогда, никогда, никогда... Что-то теряя, тут же приобретаешь что-то новое. Все можно заменить, починить, сотворить заново. Жалкие предметы умирают один за други, но не ты их создатель. Ты вечен. Сама природа заботливо скрывает он тебя эту зловещую тайну, постоянно обманывая. Солнце никогда не закатывается на всегда, а непременно возвращается с новым днем. И у тебя все крепнет и крепнет иллюзия - все бесконечно, я вечен, вечен мой мир, природа вечна. Ты не подозреваешь о своей увечности. Да, мир и природа вечны. Но не ты, глупое, самоуверенное создание. Я завтра взойду, говорит Солнце, я завтра вновь изольюсь непременным приливом, на землю, что будет здесь и через миллиарды лет. А где ты, человече, будешь, завтра, да что там завтра, через десять минут, через пять, через секунду? Вот ты вздымаешь свою грудь в поисках воздуха, легкого, прозрачного, неуловимого, невидимого, невесомого настолько, что кажется несуществующим, но такого необходимого, такого насущного, что чувствуешь себя зависимым от такой малости, от такой глупости, от того, чего казалось бы и нет. Вздохнуть! Боже, как же хочется вздохнуть, стать свободным от той бездны, началом которой является твой конец. Но как согласиться на мрак, на неразличимость себя самого? Где начинается темнота и кончаюсь я, где кончается она и начинаюсь я? Где, в конце концов, то, что хотело бы быть различимым? И даже уже пережив одну смерть, вторая придет к тебе так же ошеломляюще неожиданно и, не спросив о последнем желании, не выслушав оправданий, выбьет из под тебя шаткую табуретку земли. Взвейся в небытии смертный потомок смертного, жалкий родитель праха. И Бог твой по потобию твоему умер на кресте, завещая  тебе вечную смерть. Вдруг, неведомая сила подняла его от земли, выгнула,  толкнула своим могучим кулаком в грудь и выплюнула жалкие остатки человекв на шершавый берег. 

    - Слава, тебе Господи! - кричала Ксюша, пока Патрик извергался мутной водой, грязным потоком изливающейся на скупые побеги летних цветов, своей более чем скромной красотой украшавших равнину, - Ты не дышал, кажется целую вечность! Как же ты меня напугал! Больше так никогда не делай!

    - Не могу обещать, - перестав кашлять проговорил слабым голосом Патрик, -похоже, умирать, это мое хобби.

    - Не говори ерунды, нельзя шутить со смертью.

    - Она же шутит. 

    - Кто?

    - Смерть.

    - У тебя бред, - она положила руку ему на лоб, - ты несешь несуразицу.

    - Чушь.

    - Что?

    - Несу чушь.

    - Куда несешь?

    - Ни куда , а откуда.

    - Что? - Ксюша одернула руку, - раздевайся, я тебя разотру. Она помогла  ему стащить мокрую одежду и  переспросила, - так, что ты имеешь ввиду?

    - Ничего. Твой русский оставляет желать лучшего, - из под приоткрытых ресниц он видел, как она ловко водит руками по его обнаженному телу. Ее удивительные пальцы прожигали насквозь, - "как она это делает?", - вяло подумал Патрик, переворачиваясь на живот. Жесткая трава царапала колени, острая колючка впилась в щеку.

    - Как ты себя чувствуешь? Можешь идти? Когда догорит дом, преследователи не найдут наши обгоревшие трупы и бросятся нас искать.

    Патрик осторожно встал и осмотрелся. Перед ним простиралось гладкое озеро. Его зеленые воды, казалось, были ярче и сочнее жалкой поросли, стыдливо прикрывавшей лысеющую, с праплешинами землю. На противоположной стороне полыхал деревянный трехэтажный коттедж, выпуская клубы густого дыма, нависшего над озером грязно-черными облаками. Справа от потрескивающего дома высился холм, на плоской вершине которого, торчал растопырив разукрашенные крылья, смущая своим присутствием суровый, неприветливый край, Ксюшин самолет.

    Взобравшись на холм, они увидели четырех автоматчиков, весело улыбавшихся им четырьмя железными скулами. 

    - Что случилось? Что там?

    Осторожным движением Патрик задвинул девушку себе за спину.

    - Молчи и делай все, что они скажут.

    - Залезайте в самолет, прокатимся, - один отделился от остальных и помахивая дулом подталкивал Патрика с Ксюшей к бабочке. Дрожа от холода они залезли в тесный салон, а их преследователи в кабину. Двое других,  задрав головы, колеблемые ветром, тоскливо смотрели им вслед.

    - По крайней мере, мне не придется снова садиться за руль. Не могу сказать, что в прошлый раз мне понравилось, - прошептал он Ксюше на ухо и потерял сознание.

    - Ты не переборщил с хлороформом? Бутылочка совсем пустая.

    - Дак, чтоб наверняка.

    - Святой отец не любит, когда бездумно расходуются спецматериалы.

    - Хватит болтать, бери за ноги девчонку, за парнем отправим Верзилу с Упырем.

    Ксюша пришла в себя первой. Она протянула связанные руки, пытаясь хоть что-нибудь "увидеть". Ни на что не наткнувшись, поползла на тихое дыхание. Ощупала тело Патрика и, не найдя серьёзных повреждений, тихо выдохнула. Его руки и ноги тоже были туго связаны, но в сознание он не приходил. Кое как устроившись в углу, она с усилием взгромоздила голову Патрика себе на колени и тихонько запела старую, тоскливую ирландскую балладу о рыцаре, ушедшем далеко от дома, чтобы найти в чужом краю свою смерть. Он так мечтал о ней, красивой и славной, что она стала казаться ему Прекрасной Дамой. Он всюду искал ее, но едва приблизившись она вновь ускользала. "Бедный, бессмертный, рыцарь Смерти. Человеку не суждено обладать тем, чего страстно желает", - пели поэты. "Бедный, бессмертный рыцарь Смерти. Ты полюбил ту, что обещана всем", - пела Ксюша, гладя связанными запястьями тяжелую голову Патрика.

    Он очнулся, где-то на середине песни. Ничего не увидев в кромешной темноте, снова закрыл глаза и, воспользовавшись паузой, стал напряженно думать: "Кто так упорно хочет меня убить? Кто вообще посвящен в мои планы? "Только Ахиллес, но он не стал бы... или... Он должен был помогать и следить за всем, пока я был мертв и если Ахиллес - враг, то кто же следит за экспериментом, сам Теодор бы не справился, нужна поддержка, и очень мощная. Кто на это пойдет и зачем? А если Ахиллес - друг, то кто же хочет нам помешать? Эх, как жалко упущенного времени. Ладно еще пока был мертв, не так обидно, но потерять память и просто так скакать из тело в тело, это уже через чур. Что-то явно пошло не так. Дурная бесконечность какая-то. Подразумевалось, что квантовая телепортация лишь поможет мне вновь воплотиться, но не двадцать же раз подряд. Это может кому угодно испортить здоровье. Наверное этот мальчишка Теодор не так хорош, как я надеялся. Хотя дело свое он сделал, я здесь. Но где Ахиллес, он должен был построить на острове институт. Я оставил ему книгу, со всеми расчетами. Почему он медлит? Где он, в конце концов жив или умер? Боже, опять пресловутый человеческий фактор! Ни на кого нельзя положиться. Ладно, главное добраться до острова, у Зеты есть копия. Кстати, о девчонках, что мне делать с этой Кенгуру? Бросить ее здесь? В конце концов, все равно многими придется пожертвовать и не такое еще зло впереди. "К сожалению, путь к благу лежит через боль и страдания", - говорил вечно рефлексирующий Ахиллес. Но почему кажется, что я теперь не один, что у меня на два глаза четыре руки и четыре ноги. Она что-то чувствует. Что-то видит своими слепыми глазами. Так или иначе, никого другого рядом со мною нет. Ладно, поживем увидим. Не нужно суетиться - великое само себя совершает, нужно только немного ему помочь"". 

    

    Света закончила печатать и откинулась на спинку кресла. Дом, в который их с Олекойте поселили был маленькой, но уютной мазанкой с белеными стенами. Три комнатки с грубо сколоченной мебелью и домоткаными половиками. Все окна были открыты и смотрели на море, обнимавшее остров, нежно прижимая к своей волнующейся груди. С небольшой горы, на которой стоял дом были видны и порт, с замершими в бездействии кранами, и все постройки, моргавшие синим глазом деревянных покосившихся от времени дверей, и разграбленный рынок. Света сидела у окна в скрипучем соломенном кресле, проводя часы сиесты за работой. Одекойте лежал перед домом, развалившись в шезлонге, подставляя обжигающим лучам черное, лоснящееся от солнца мускулистое тело. Тень от винограда, набегающего на крыльцо не дотягивалась до его растянутого в счастливой улыбке  лица. Изредка они перебрасывались репликами:

    - Оле-Лукое, разве негры загорают?

    - Солнце - единственный источник энергии в пустыне, от него мы подзаряжаемся, чтобы стать сильными. И потом, в сотый раз прошу, называй меня именем, которое мне дало мое племя. Я четырнадцатый Олекойте в семье. По-моему это что-то да значит.

    - Это значит лишь то, что у твоих родственников слабое воображение.

    - Света, не будь такой злой, тебе это не идет! - он присел и лукаво погрозил ей крупным перстнем, красовавшемся на длинном коричневом пальце.

    - Кстати о доброте. Патрик в опасности, интересно, хоть кому-нибудь есть до него дело, кроме Ксюши-кенгуру? Подожди-ка, ведь Федор Михайлович его сын - вот кому должно быть не безразлично.  А вдруг,  он опять переместится в его тело и окажется в заключении, в страшном, темном подвале? - она вскочила и забегала по комнате.

    - Только не говори, что мы должны туда поехать. Здесь так хорошо и, увидев пьяную компанию шимпанзе, горланящую за оградой тарабарскую песню, добавил, - и весело.

    - Да уж, не соскучишься. Нужно срочно сообщить Федору Михайловичу. Как же быть, на виллу меня не пропустят?

    - Не волнуйся, как раз сейчас, ему рассказывают, что у него есть сестра, которой, кстати, у него нет. Так что скоро они сами сюда заявятся, если, конечно, им удастся договориться с его попугайским высочеством. На моей родине попугаи куда скромнее. 

    - И что же теперь, ждать. Давай, иди, притворись обезьяной и тебя пропустят.

    - А ты притворись белой мышью, тебя никто не заметит и сможешь попачть куда угодно.

    - Я что сказала что-то обидное? Почему ты обиделся? Прости, просто, но ты и правда похож на большую обезьяну. По-моему это даже хорошо.

    Олекойте безнадежно махнул рукой и снова расположился в шезлонге. Спорить с этой девчонкой было бесполезно. 

    - Именем королевской власти, вы арестованы, - два неопрятных человекоподобных существа, возникшие словно из под земли, пошатываясь стояли на тенистом крыльце спиною к двери. Один, что по-выше, открыл рот и откусил виноградину, болтавшуюся перед его носом. Второй икнул. 

    - Что ж пора действовать! Олекойте, собирайся мы идем с этими господами.

 

    Абигайль сидела в своем кабинете. Жалюзи были  опущены и разрезанное на тонкие полоски море блестело за окном.  Тихо жужжал кондиционер, успокаивая рассшатанные нервы. "Хорошо, что удалось договориться с этим цирком разделить власть.  Все-таки Фредди умеет найти нужные слова".

    В дверь постучали и на пороге возникло красивое лицо Стивена. 

    - Поздравляю с заключением перемирия! Говорят ваш муж появился, - он перечтал улыбаться и вошел в комнату.

    - Мне кажется, он сделает только хуже.

    - А кто сделает лучше, ты что ли - в ее голосе звучал металл, - мистер Шин, - на остров приезжает профессор Шредерберг, обеспечьте его всем необходимым. Господин Данилевский считает, что он может нам помочь. Вы свободны, - она включила компьютер. Ее прозрачное лицо, освещенное светом экрана, показалось Стивену таким далеким. 

    Постояв в глупой надежде на милость несколько секунд и неудосужившись даже взгляда, Стивен покинул кабинет мисисс Ларкинсен. 

     Он упустил свой шанс. Была такая прекрасная возможность спасти свою королеву. И что же - он все провалил. Не смог даже договориться с придурошным попугаем, не говоря уже о наведении порядка на малюсеньком острове. Сколько сил потрачено впустую, он же не дрессировщик в конце концов. А теперь появляется таинственный мистер Фредди и Ап! все тигры у ног его сели, в смысле попугаи. Стивен споткнулся о растянувшуюся на солнце кошку и, едва удержавшись на ногах, пошел встречать сумасшедшего - как говорят - профессора. 

    Свету с Олекойте ввели в просторный, прохладный зал для переговоров и велели подождать. Чернокожий мужчина сильно выделялся на фоне белоснежных стен. Он уселся в глубокое кожаное кресло, положив руку с массивным кольцом на светлый подлокотник и откашлявшись произнес твердым голосом:

    - Черный, без сахара, пожалуйста.

    - Как ты можешь шутить в такой драматической ситуации. Нас могут выслать ни с чем или, вообще, убить, - заметила Света, наблюдая за происходящим сквозь стеклянную дверь, за которой мельтешили  люди в белых халатах, размахивая друг перед другом листочками, исписанными какими-то закорючками. Вдруг, зажглось солнце, яркое, рыжее, ослепительное. Он шел по проходу и все почтительно расступались. "Как они только не ослепнут!", подумала Света вдавливаясь в стекло. 

    - Господи, что это еще за чучело? - произнес Федор Михайлович, показывая на расплющенное с противоположной стороны Светино лицо.

    - Собственно, это и есть твоя сестра, умирающая от лейкимии, - с легкой брезгливостью в голосе ответила Мисисс Ларинсен. 

    Света отступила вглубь, давая им войти. Олекойте почтительно соскочил и принялся подобострастно кланяться.  

    - Милый, ты не на плантации, - сказала, пришедшая в себя Света.

    Абигайль указала всем на овальный стол и все расселись. Возникла небольшая пауза, затем Абигайль обратилась к девушке, не отрывающей липкого взгляда от Федора Михайловича:

    - Потрудитесь объясниться.

    - Я буду говорить только с ним, - сказала Света, показывая на Данилевского и демонстративно собрала руки на груди. 

– Оставьте нас не надолго, – произнес Федор Михайлович, равнодушно опускаясь в свободное кресло. Абигайль нервно сглотнула и развернулась на острых каблуках, остальные с шумом последовали за ней.   

– Можете не присаживаться,  – строго сказал Данилевский голосом преподавателя, разговаривающего с не сдавшей зачет студенткой, – разговор будет коротким. Никакой сестры у меня, разумеется, нет, ваше мошенничество разоблачено, но в связи со сложившейся на острове чрезвычайной ситуацией,  вы не будите привлечены к ответственности. Будьте любезны, покиньте остров в самый короткий срок. 

Света внимательно выслушала Фёдора Михайловича, затем подошла к столу и запрыгнула на него.

– Патрик в опасности, – проговорила она, беззаботно болтая ногами.



                                                                                                                                                                       

                                                                     ОГЛАВЛЕНИЕ - ГЛАВА 17 – НАПИСАТЬ РЕЦЕНЗИЮ​