​                                                                                             ГЛАВА 6


     - Я остановился. Тихо. Совершенно тихо. Ничего, кроме стука собственного сердца и тяжёлого дыхания, не слышно. Тихо. Интересно, может быть так тихо уже давно, и за мной уже давно никто не гонится. Усталость, в мышцах такая усталость, что, кажется, бежал вечность и даже кости, как будто стали мягче от горячего пота, долгое время питавшего их, и пять поколений преследователей умерло в пути. Темно. Почему так темно? Разве бывает такая темнота?
     Не успел я об этом подумать, как яркая вспышка озарила мой мозг, ворвалась в него и осталась там, ослепительным светом. Я рухнул на землю и увидел, огромное палящее солнце над головой. С усилием, я приподнялся и понял, что лежу на раскалённом песке и никого вокруг, кроме меня и солнца, моего безжалостного стражника, больше нет. Я не знал, сколько я пробежал, в состоянии сумеречного сознания, когда совершаешь физические действия абсолютно без контроля со стороны разума, куда я бежал, от кого? Я попытался встать, но острая боль, пронзив, повергла меня снова в пучину беспамятства.
     Когда я очнулся, вокруг меня суетились люди.
     - Фёдор Михалыч! Душечка! Как же вы нас напугали? Пустыня, это вам не Гайд-Парк, там не совершают утренний моцион! Там себя убивают, да и то не добровольно. Кто? Кто хотел вас убить? Ангел вы наш! - Она жужжала и жужжала, это страшная женщина, в строгом коричневом платье с кружевным воротничком, смысле, страшно добрая женщина, в окружении маленьких девушек-пчёл, в униформе горничных, с белыми передничками, которые кружили вокруг моего распростёртого на огромной кровати тела, ассистируя старшей. Она прикладывала на лоб мокрые, холодные полотенца, смазывала ссадины, протирала лицо и тело прохладным маслом. И всё пространство жужжало и жужжало, погружая меня в отдохновенную бездну сна. - Патрик на секунду прервал рассказ, словно вновь созерцая картину, так реально возникшую перед глазами.

     - Это что такое? Что ты устраиваешь? Ты что вытворяешь?! - Яркий свет вместе с пронзительным сержантским визгом, ворвались в уютную тихую комнату, ещё окутанную лёгким сонным дурманом.
     - Не смей никуда исчезать до окончания суда, и уж тем более умирать! - Проговорила она чуть тише, одёргивая последнюю штору, запуская остатки света в помещение.
     Патрик лежал на большой кровати, укутанный в белые нежные простыни. Приоткрыв один глаз, он увидел высокую стройную женщину, стоящую спиной к окну, поэтому лица не было видно, но по сложенным на груди рукам, выставленной вперёд ноге, в туфельке с острым носом, смотрящей прямо на него, он понял, что, видимо, этой женщине что-то нужно от Фёдора Михайловича и что он не зря сбежал в пустыню.
     - Будь любезен, береги себя, любимый! - Сказала она, подойдя вплотную к кровати, неприятно нажимая на слово “любимый”, и блеснув серыми, как два подтаявших кусочка грязного снега, глазами, ушла, резко повернувшись на острых каблуках, оставляя на ковре две маленькие дырочки.
     - Папа! Папочка! - Едва успев прикрыть глаза, Патрик снова их открыл. Маленькая девочка, лет шести, с азиатским лицом, влетела пулей, в не успевшую закрыться до конца за женщиной дверь, и плюхнулась на кровать, придавив его своим хрупким тельцем. Влажные мягкие губки запрыгали по его лицу. Он улыбнулся.
     - Где ты был, папочка? Мама говорит, ты ходил гулять в пустыню. Ты что Иисус? Тогда ты рано вернулся, 40 дней ещё не прошло. - Затараторила малышка.
     - Миссис Биг водила меня в цирк Дю Солей! Папочка, давай сделаем номер и будем с ним выступать, мы объездим весь мир. Ты умеешь делать сальто? - Он отрицательно покачал головой.
     - А жонглировать? Ходить по канату? Висеть вверх ногами под куполом? - Патрик продолжал качать головой, улыбаясь.
     - Ну, ничего! Тогда мы станем клоунами! Они ничего не делают, только смешат людей!
     - Шрея, тебе пора на урок танца, папе нужно отдохнуть. - Сказала страшно добрая женщина, входя с подносом в руках.
     - Фёдор Михалыч, нужно выпить травку, мне присылает мама из Шотландии. Это селена, её собирают по весне, в тайном месте, известном только женщинам нашего рода, она придаёт силы, которые вам сейчас так нужны.
     Убедившись, что зелье выпито, она присела на край кровати и, чуть подавшись вперёд, с ужасно добрым выражением лица, зашептала:
     - Говорят, через четыре дня суд, где вас заставят подписать какие-то чудовищные бумаги. Миленький вы мой, вы подумали, что с вами будет после? - Она наклонилась ещё ниже и зашептала ещё тише:
     - Вас выпотрошат, как липку, так говорят? Боже, я совсем забыла родной язык. - Она покачала головой, прищёлкивая языком, и опять заговорщицки зашептала:
     - Совершенно неизвестно, что они задумали и чем всё это кончится. Они переложат на вас всю ответственность, они всегда так делают, а сами останутся в стороне. Жаль, что вы такой беспомощный, не можете даже бежать, как следует. - Она опять покачала головой и прошипела:
     - Вы не представляете, во что вляпались, ангел вы наш. Говорят, что ангелов, живущих среди людей, можно узнать по рыжим волосам. - И она ласково погладила Патрика по чужим, рыжим волосам.
     - Анна Григорьевна, вы закончили?
     В дверях стоял молодой мужчина в строгом костюме с лицом, словно высеченным на скорую руку из камня тупым зубилом, поэтому линии были слегка размыты и те черты, которые сестре придавали мужественность, делали брата, а они были поразительно похожи с возвышавшейся, только что, над ним женщиной на шпильках, женственным, при всей его суровости и надменности. От него сквозило брезгливой неприязнью ко всем человеческим особям. Анна Григорьевна вскочила с кровати, взяла поднос и с безразличным видом прислуги, покинула комнату. Задержавшись в проёме двери и повернув голову, она направила не добрый взгляд в спину вошедшего.
     - “Господи, Феденька, чем же они держат тебя так крепко за яйца? Что же делать?” - Вздохнула она, закрывая дверь.
     - Надеюсь, тебе уже лучше и нам не придётся откладывать слушание? - Звуком его голоса можно было бы остудить не одну пустыню.
     - В конце концов, с чем связаны твои постоянные исчезновения? Ты что наркоман? Или игрок? Кто даёт тебе деньги? За твоими счетами мы следим, но они остаются не тронутыми, когда ты пропадаешь? Что происходит, Фёдор? Ладно, с этим мы ещё разберёмся. - Он подошёл к кровати и, опираясь на вытянутые руки, приблизил своё лицо к лежащему.
     - “Сегодня только ленивый не лизнул меня в нос” - Промелькнуло в сознании Патрика, находящегося в лохматой рыжей голове Фёдора Михайловича.
     - Ты же знаешь, что должен быть осторожен. Один неверный шаг и может случиться непоправимое. - Ледяной холод проник под одеяло и просочился сквозь кожу.
     - “Когда этот человек попадёт в ад, там наступит зима, и грешников будут не жарить, а ломать как сосульки”. - Подумал больной.
     - Выздоравливай. - Сказала “Снежная Королева” в мужском костюме от Армани и вышла.
   
     - Следующие четыре дня я провёл в этом странном доме. - Продолжал свой рассказ Патрик, глядя в Ксюшино застывшее лицо.
     - Обитатели были со мной любезны и предупредительны. Мы встречались три раза в день за столом, по вечерам на террасе, где было принято пить коктейли под звёздным небом и журчание искусственного водопада в саду с причудливыми тропическими растениями, сталкивались в узких коридорах, в открытых, закрытых бассейнах, в просторных гостиных и залах с роялем, камином, белыми статуями, картинами в тяжёлых рамах, коллекциями оружия, кукол, слонов. Со мной общались, нежно, холодно, наивно, бодро, вяло, витиевато... Но я ничего не отвечал, и было, похоже, что никто и не ждал от меня этого, мне казалось, что скажи я что-нибудь, воцарилась бы жуткая тишина и все несколько пар глаз уставились бы на меня с изумлением - мол, “Батенька, что это с вами?”.
     Так или иначе, это было мне на руку. Я бродил по дому, незаметно собирая информацию. Судя по визитам первого дня, я понимал, что через четыре дня нужно будет принимать какое-то важное для Фёдора Михайловича решение. Во-первых, нужно было узнать, что за суд. Во-вторых, чем его шантажируют, т.е. чем мы рискуем. Это был не первый раз, когда я спасал Фёдора Михайловича. Неприятности сыпались на него, как из рога изобилия, что и говорить - рыжий.
     Ещё я понял, что у меня есть друзья, в лице Анны Григорьевны, доброй женщины и как я вскоре узнал, управляющей этого дома, т.е. экономки. Я ещё не до конца понял мотивы её заботы обо мне. В ней было что-то материнское. Есть такие женщины, которые интуитивно чувствуют мужчин с тонким защитным слоем, как у недоношенных младенцев, которых слишком рано выбросило в жизнь, и такие добрые женщины их опекают и помещают в тёплый инкубатор своего любящего сердца, в надежде, что какая-нибудь женщина защитит и укроет её собственного мужчину или ребёнка, так же плывущего по сточным трубам бытия. Так же на моей стороне была девочка, которую Фёдор Михайлович удочерил полгода назад в Камбодже, куда он ездил по делам. Я незаметно входил в чужие комнаты, открывал ящики, заглядывал под кровати и в шкафы, в поисках старых скелетов, читал письма. Всю ночь я провёл в кабинете Фёдора Михайловича, но информации было всё ещё не достаточно. Так что я решил пойти на контакт. С Анной Григорьевной и девочкой.
     С Анной Григорьевной я обходил по вечерам дом, на предмет гашения осветительных приборов, которых было в доме невероятное количество. Она с удовольствием со мной общалась, не замечая навязчивых вопросов. А с девочкой я возобновил занятия русским языком, которые, оказывается, были приняты между нами и очень нас развлекали. В доме, в котором разговаривали на нескольких языках, Фёдор Михайлович хотел слышать родную течь, но никто, кроме девочки не шёл ему на встречу, а в ответ он с удовольствием учил кхмерский, что бы Шрея тоже имела возможность говорить на родном языке. Шрея очень хорошенькая, тоненькая, шустрая девочка, с чёрными блестящими волосиками, которые спутанными прядками разной длины весело оплетали голову и плечи и с огромными широко раскрытыми глазами, которые как две рыбки плывут на треугольном личике, когда она улыбается, хвостиками вверх - вниз, вверх - вниз. Она всегда улыбается или смеётся, или хитро прищуривается, наверное, к своим шести годам она перенесла уже все испытания, испытала все горести, оплакала все потери, что теперь остаётся только смеяться и радоваться, смеяться и радоваться.
     Нельзя было забывать и о существовании оппозиции. Жена Фёдора Михайловича, грозная высокая женщина, могла бы, наверное, быть крупной, но диеты и самодисциплина делали своё дело, придавая ей вид породистой лошади, способной взять первый приз. Она ли была капитаном этого огромного корабля, на который его затащили, как “человека за бортом”? И вся грозность и холодность, произрастала, вернее, проистекала из северно-ледовитого океана её души.
     Так что же удалось узнать? Что жену Фёдора Михайловича зовут Абигайль, её брата близнеца Габриэль. И что отец лишил их наследства, обоих или одного из них, и по какой причине, я тогда не понял. Им было по тридцать три года, у обоих был нездоровый порядок в комнатах, одни и те же книги, одного цвета постельное бельё и фотографии друг дружки на комодах. Из разговора с Анной Григорьевной я узнал, что их отец был владельцем судовой верфи в Финляндии, оттуда же видимо и их фамилия Ларкинсен. Наши Geshwister часто говорили о чём-то шёпотом. Видимо, Фёдор Михайлович был не единственной жертвой изобретательной алчности Кая и Герды.

     - Знаешь, этот раз был не первым, когда я очнулся в теле Фёдора Михайловича Данилевского. - Ксения вздрогнула.
     - Я не помню, когда это началось. - Продолжал Патрик тихо.
     - Как будто моя жизнь разбита на сегменты, большая часть которых утеряна, а по уцелевшим, невозможно составить ясную картину. Я, как бельё, сушившееся на верёвке, но поднялся ветер, и его унесло, и вот оно перелетает с места на место, подгоняемое потоками воздуха: крыша дома, будка собаки, забор, ставни открытого окна, старый велосипед, прислонённый к стене сарая и, в конце концов, оказывается в луже. И потом, что значит “Я”? Я это что? Моё тело? Нет. Не всегда. Иногда оно, чуть моложе и легче, но что бы расправить мышцы, нужно прикладывать чуть больше усилий. Сила. Она чья? Она принадлежит телу или сознанию, которое, как новый жилец, въезжает в пустую квартиру и по оставленным вещам, прежних хозяев, пытается уловить атмосферу, царившую здесь прежде. А сознание? Если я это моё сознание, почему оно тоже не принадлежит мне всегда, как и тело, которое я не знаю, будет каким, в следующее мгновение, а исчезает, и, возвращаясь, начинает жить всегда с нового места, как если бы это было начало, вновь и вновь.    
     Патрик замолчал. Некоторое время они сидели, молча, в тишине, свет фар от проезжавших мимо машин, таинственно освещал комнату.
     - Может быть, я могу тебе помочь? - Прервала молчание Ксения.
     - Ты можешь рассказывать мне всё, а я буду запоминать. Потом мы вместе решим, почему это с тобой происходит. Мне кажется, ничего не происходит просто так. Мы соберём все фрагменты,  и по ним восстановим целую картину. - Она улыбнулась.
     - Я люблю придумывать название своим картинам. “Святой Патрик в поисках рая”, красивое название, правда?
     Глядя в её мутные серые глаза, по-детски устремлённые в бесконечность, куда-то поверх его головы, он понял, что может смело плыть на этом корабле, где два слепых глаза, как компас, проведут его сквозь все штормы и рифы и приведут к цели. И вдруг волна нежности и любви, к этому маленькому храброму существу ворвалась на палубу, ломая перекрытия и затапливая трюмы. Он встал, взял её лицо руками и медленно приблизил свои губы к губам девушки, как путник, нашедший в пустыне прохладный ручей, и ещё не верящий своему счастью и боящийся спугнуть хрупкий мираж, медленно наклоняется к зеркалу воды.
      “Поцелуй. Долгий, горячий, проникающий в самую душу” оттолкнул лодку от берега.



                                                                                               ГЛАВА 7


     “... лодку от берега. “ - Света поставила точку и прикрыла глаза. Было уже темно, за окном раздавались странные звуки, какие  за московским окном не услышишь, в комнате гудел кондиционер. Захотелось выйти наружу. Света встала и как узник, смиренно ждавший часа прогулки, вышла на улицу.
     О-о! Тысяча нежных, влажных, терпких, сладких, очень сладких, кислых и неприятно серных запахов, ворвались в лёгкие, делая их ещё легче. Она пошла по тропинке, вдоль густой аллеи, ведущей в темноту. Звуки стали громче. Кряхтение, фырканье, жужжание, клацание, повизгивание и попискивание... Заворожённая, Света остановилась. Ей тоже захотелось издать какой-нибудь звук:
     - Аа-а, крокодилы-бегемоты, - сказала она робко, - аа-а...
     Она шла, наслаждаясь влажной прохладой тропической ночи. Люди, которых она воображала в своей книге ожили и начали жить своей жизнью, она больше не имела над ними власти. Света даже почувствовала лёгкую грусть, как мать, отпускающая детей во взрослую жизнь, но, в то же время, была спокойна за них. Она была уверена, что Патрик обретёт свой рай, и что каждый житель этой книги уже находится на пути в свой рай, кто ближе, кто дальше. Но он уже ждёт их, готовый переселить со страниц этой маленькой книги на страницы большой, автором, которой был её друг и коллега Всемогущий и Великий Торец всего живого и не живого, существующего и не существующего, проявленного и ещё нет.
     Вдруг нечто заставило её резко остановиться. Прямо перед ней сверкали два глаза, пристально глядящие на неё, а вокруг них задорно топорщилась в ярком свете луны тёпло-жёлтая лохматая грива, а сверху летала коротенькая кисточка на гладком хвосте с одной стороны на другую, мелькая, как спутник вокруг косматой планеты. Поражённая узнаванием, а было совершенно очевидно, что это не белочка в Измайловском парке, Света попятилась назад. Животное сделало синхронный шаг навстречу. Девочка остановилась, лев замер, а это был он, царь зверей. Света непроизвольно сделала книксен, оказывая дань уважения его высокому положению.
     - Извините, что помешала... - она кротко потупила взгляд и вдруг увидела останки маленького зверька, лежащие на земле, - и прибавила, едва шевеля, непослушными губами, - ужинать.
     Животное подошло вплотную к девочке, которая стояла, как вкопанная и лениво улеглось у её ног, положив большую голову на лапы. Казалось, оно улыбается, блаженно переваривая пищу.
     - “Повезло, что он сытый” - Подумала Света, боясь пошевелиться.
     Так они и стояли, нежно освещённые светом растущей луны и их длинные неподвижные тени покоились в тусклой сухой траве. Изредка, безмолвие ночи, по-прежнему, нарушалось звуками, принадлежащими  невидимым из-за темноты животным, плюхающимся  воде, видимо она совсем чуть-чуть не дошла до густонаселённого озера. Глядя со стороны, можно было подумать, что это статуя - содовая композиция “Девочка и Лев” и только лёгкий ветерок трепал её белое платьице и светлые длинные волосики, не прихваченные лентой.
     Сзади послышались, осторожные приближающиеся шаги.
     - Мисс, кажется, вам нужна помощь. - Прошептали белые зубы господина, чьё лицо сливалось с темнотою ночи. Два белых глаза и белый  значок служащего отеля медленно подплыли к спящему льву. Поднеся к носу зверя кусок мяса, чёрный господин отводил, проснувшееся от сильного запаха животное, всё дальше и дальше от девочки, в сторону озера. Бросив в темноту аллеи приманку, он бросился к Свете, схватил её и, перебросив через плечо, побежал в сторону отеля.

     - Юная леди, мы предупреждаем всех наших гостей об опасностях ночных прогулок и неизбежных встречах с дикими зверями, но только вам пришло в голову ослушаться, несмотря на смертельную опасность. Это что, новый вид самоубийства? На мой взгляд, самый болезненный. - Проворчал спасатель, сваливая свою ношу на кожаный диван в холле отеля.
     - О, я вам очень благодарна! Я сама не знаю, как это произошло. - Сказала Света, поправляя платье и приглаживая спутанные волосы.
     - Очень трудно представить себя в Африке, даже если ты и в самом деле в ней находишься. Это так не вероятно! Я думаю, что если бы вы оказались сейчас в Ненецком автономном округе, вам ни за что на свете, не пришло бы в голову надеть шубу и вы умерли бы от холода. - И спохватившись, прибавила:
     - Но я, конечно же, вас спасла бы, закутав в оленью шкуру и увезя на собачьей упряжке в тёплую чукотскую ярангу.
     - Спасиибо. - Пробормотал коренной житель экватора, не поняв и половины из того, что наговорила эта странная русская девочка на безупречном английском языке, с лондонским акцентом - когда болезнь отступила, а она стала постарше, папа отправил её учиться в Англию, как делают все его товарищи по бизнесу со своими детьми от всех браков, включая внебрачных, как они только там все умещаются, на маленьком острове и как английские дети до сих пор не говорят по-русски.
     - Как вы себя чувствуете? - Спросил он озабоченно.
     Что-то было в ней знакомое, от неё исходило такое тепло, какое он ощущал только в окружении своих родных, когда проводил выходные дома, на северо-западе Танзании в одной из кочевых деревень племени Масаи, и никогда рядом с европейцами. Откуда она взялась, одна, посреди Африки, совершенно не похожая на, обгоревших на солнце, белых туристов.  Она прогуливалась ночью по его саванне, как по полю для гольфа.
     - О, не беспокойтесь, это был очень добрый лев, мы мило пообщались, жаль, не удалось попрощаться. Но может быть, мы ещё встретимся.
     - Не дай Бог! - Ужаснулся Олекойте.
   
     Олекойте был высокий, худой и мускулистый негр, а его движения гибкие и неторопливые. Выражение его чёрного лица было мягким, скорее не в силу характера народа, а врождённая доброта делала его таким. Здесь говорят, что самые высокие люди на земле, считающие себя и самыми красивыми - Масаи. По одной из версий, масаи происходят из районов Верхнего Нила, то есть Верхнего Египта. Вероятно, у римлян, захвативших большую часть Северной Африки, масайские мужчины переняли короткие мечи, сандалии и тоги из красной ткани. Но долгая служба на белого человека, лишила Олекойте высокомерия, присущего его братьям, пасущим скот.
     Ему было 47 лет, он работал, что бы помогать отцу с матерью и детям. Работал, ни каким-нибудь охранником или участником представлений с традиционными плясками в дорогих отелях, как многие масаи, выселенные с большей части их земель, названных теперь “заповедником”, а начальником службы уборки в приличном лодже. У него даже был свой маленький кабинетик и несколько подчинённых, которые его совершенно не слушались. С любопытством постороннего наблюдателя, он присматривал за девушкой, как делают все служащие отелей всех времён и народов, сделавшие чужую жизнь своей профессией.
     Она ни с кем не знакомилась. Не носилась с фотоаппаратом, как сумасшедший сайгак по выжженным солнцем степям, подглядывая за животными, в надежде поймать удачный кадр, изображающий интимную жизнь животных, что бы потом хвастаться перед коллегами фактом своего единения с матушкой природой. Не покупала, якобы аутентичные, сувениры и маски, отгоняющие злых духов, облюбовавших твой родной город. Не напивалась по вечерам до состояния, когда хочется потеснить поросят в кабаньем болотце и уже слиться окончательно с дикой природой. Не кокетничала с представителями мужского пола различных национальных групп, обычно широко представленных, в отелях такого уровня. Не загорала топлес у открытого бассейна, поражая уникальной белизной своего юного тела, аборигенов, в избытке околачивающихся у хлебного места. Утром ей приносили завтрак в номер, днём она кормила птиц с рук или читала книгу, сидя в тени сумасшедших растений, оплетавших огромными цветами не большой балкон, потом снова исчезала в глубине комнаты, а по вечерам выходила на улицу и с масайской палкой, брошенной кем-то из охранников, отправлялась гулять. Она прокладывала тропы, далеко от туристических асфальтированных дорожек. Олекойте был вынужден красться за ней, соблюдая расстояние и оставаясь незамеченным, готовый кинуться на помощь, в случае необходимости. С каждым разом, она забредала всё дальше и дальше, и он опасался, что когда-нибудь она не вернётся совсем и её маленькая светлая фигурка, делаясь всё меньше и меньше, растает в тумане, сочившемся из кратера вулкана Нгоронгоро.

     Однажды вечером она постучалась в дверь его кабинетика.
     - Привет! Как дела? - Она подошла к окну.
     - Мне нравится ваша Африка. Здесь мило.
     - Спасибо.  - Вежливо ответил озадаченный Олекойте.
     - Я хорошо себя здесь чувствую,  - сказала она просто, - мне жаль, что мой любимый пропал в таком месте.
     Олекойте не успел ничего ответить, как она продолжила:
     - Я пишу книгу. Как вас зовут?
     - Меня зовут Олекойте. - И от смущения добавил.
     - Всех мальчиков в нашей деревне зовут на букву “О”. У меня есть братья - Олетинаю, Олетумуке, Оледимую и Олешукоки.
     - А меня зовут Света. Пойдёмте гулять.
     - Какое необычное имя. - Восхитился Олекойте, вставая из-за стола и, направляясь к двери, добавил, некстати:
     - Сегодня полная луна. И хотя люди моего племени пьют кровь животных, я не вампир.
     - Надеюсь, вы не голодны. Я всегда мечтала познакомиться с настоящим людоедом, мне говорили, что в Африке их полно.
     - Предпочёл бы за честь, поужинать таким приятным собеседником, но вам не повезло, в этой части Африке, племена людоедов не обитают.
     - Наверное, закон о туризме запрещает поедать приезжих, это принесло бы стране такие убытки.
     Они засмеялись. Было приятно не прятаться, а идти рядом и разговаривать. У Олекойте не было здесь друзей, а его родные были так далеко и, что бы им жилось хорошо, он должен жить с ними в разлуке, зарабатывая деньги, а ему бы так хотелось кочевать вместе с ними.
     - У вас есть жена, дети?
     Сегодня они шли новым маршрутом, по высокой траве. Ещё только смеркалось, и было видно, далеко впереди, как тяжёлые белые облака лежат на земле, и не было ничего вокруг, только одно маленькое деревце храбро разветвилось между небом и землёй, избрав своею родиной линию горизонта.
     - Мои жёны погибли в прошлом году, когда случилась стычка между воинами нашего племени и людьми племени Акикуйю из-за скота. Видишь ли, Масаи верят в Бога дождя, которого зовут Энгаи. По легенде, у него было три сына. Первому он подарил стрелу, и тот стал охотником, второму – мотыгу, и он стал крестьянином, а третий взял последнее, что осталось – палку, чтобы пасти скот. Он и был отцом всех Масаев. Скот для моего народа, не знаю, фундамент всей жизни, что ли. Шкуры идут на одежду, обувь и постели. Навоз –  для строительства, моча – для лечения. Знаете, как люди в пустыне спасаются от москитов? Они обливаются мочой, подставляясь прямо под льющуюся из быка струю, потом обваливаются в красной глине, потом опять обливаются бычьей мочой, обсыпаются сухой глиной, и так несколько раз до образования плотного слоя, оберегающего кочевника от кучи проблем, связанных с болезнями и неудобством, которые приносят насекомые. Ой! - Олекойте зажал рукой рот.
     - Наверное, с леди не говорят о таком?
     - Отчего же? Это так просто и гениально! - Возразила Света.
     - Пожалуй, я хотела бы это увидеть, но почему-то в передачи "Вокруг Света" такое не показывают. - Она немного подумала и поинтересовалась.
     - И чем же пахнет этот комбинезон из природы?
     Олекойте громко рассмеялся.
     - Ну не знаю, природа позаботилась и об этом. У Масаев притупленное обоняние, мы чувствуем только очень сильные резкие запахи. Так вот, - продолжил он начатый рассказ о своей семье, - Масаи  уверены, что верховный Бог даровал им всех животных и поэтому постоянно воруют его у соседних племён, считая его своим. Иногда это заканчивается кровопролитием, а страдают обычно женщины и дети. Вы сказали, что ваш друг здесь пропал, что это значит?
     - В прошлом году он приехал сюда на научную конференцию и не вернулся. Никто не знает где он. Я прилетела сюда, что бы послушать это место и узнать, куда ведут следы. Я его найду. Я умею слушать.
     - Можно я вам помогу?
     - Знаете, взрослые никогда не относились ко мне серьёзно. Давайте дружить. Мне очень жаль, что все ваши жёны погибли, это несправедливо, ваш Бог мог бы оставить вам хотя бы одну.

     И они подружились. И когда познакомились ближе, он понял, что она похожа на воина племени Масаи больше, чем на молодую европейскую девушку. Наверное, она уже “убила” своего “льва”, как делают юноши его рода, что бы получить право стать воином - мораном. Наивность и отрешённость соединялись в ней, не сталкиваясь. И ещё, способность быть не заметной для окружающих. И это была не поза. Она, как бы полусуществовала, на половину здесь, а на половину по ту сторону, в стране духов. Она, как будто не жила, а проходила сквозь жизнь. Олекойте её уважал. Как маленького шамана или воплощённого духа предка. Он чувствовал её мистичность, как смотрящий в темноте, не видит, а ощущает присутствие.
     Его страшно взволновало и то, что кто-то рядом пишет книгу, и что пропал человек, которого непременно нужно найти, потому что девушка его любит, а в её возрасте правильнее находить, чем терять. Казалось, что он сам переместился на страницы книги, где всё иначе, чем в его жизни, как-то не по-африкански поэтично. Он очень любил стихи про Иисуса в воскресной школе и потом в колледже в Найроби, где учился, они ставили Шекспира в драматическом кружке. Да и что греха таить - Олекойте был поэт.

     Он поднял записи в книге посетителей, проник в кабинет управляющего, который в жаркое время дня уходит домой спать, и нашёл списки участников конференции.
     - “Абигайль и Габриэль Ларкинсен” - Прошептала Света, пробегая глазами копию документа, принесённую Олекойте вместе с завтраком. Она побледнела, пошатнулась и, вылетая из опустившихся рук листочек, мягко спланировал на пол.
     - Ты их знаешь? - забеспокоился Олекойте.
     - Я их... выдумала. - Тихо ответила Света, присаживаясь на краешек стула.
     Олекойте, машинально, налил в чашечку кофе, она залпом его выпила, потом он налил туда молока, Света помешала его ложкой. Олекойте придвинул к ней тарелочку с тостом и сел напротив, внимательно мигая глазами. Они сидели на балконе, красивые железные перила, с затейливым кованым рисунком, поблёскивали на солнце. Света взяла тост и положила его на высунутый фиолетовый  язык жирафа, проходившего в этот момент мимо и заинтересовавшегося запахом жареного хлеба.
     - Понимаешь, последнее время я много пишу, это даже меня, несколько, отвлекает от поисков. А я не могу остановиться. Когда опускаю руки на клавиатуру, ещё не знаю, что буду писать, но строчки толпятся у меня в голове, подталкивая друг друга, и бросаются на экран компьютера, как потерпевшие с палубы в воду, во время кораблекрушения. Я думала, что это обыкновенное вдохновение, ведь я пишу не исторический роман, я всё выдумываю. Как я могла узнать имена тех, кто связан с ним, с моим другом, которого ищу, Фёдором Михайловичем Данилевским. Я не могу этого объяснить.
     - Ты камлаешь. - Сказал Олекойте, с видом специалиста в области паранормальных явлений.
     - Что я делаю?
     - Колдуешь, прорицаешь, входишь в изменённое состояние. Твоё сознание проникает в мир умерших, и ты описываешь прошлое. А будущее ты описываешь?
     - Ой, я не знаю. Мне всегда казалось, что я просто умею угадывать. Это такая интересная игра, в которой я часто выигрываю.
     - Так. А теперь собирайся, мы едем в Найроби, я взял отгул. Мы навестим доктора Мута Маатаи, он профессор Национального Университета и был одним из организаторов этой конференции, он общался с твоим другом. Будем использовать все возможные способы сбора информации. И традиционные и нетрадиционные.
     Спустя несколько минут, они уже ехали на его стареньком форде и чувствовали - приключения начинаются.

     - Йо-хо-хо! - Закричала Света в открытое окно, глотая красную пыль и пугая стройных антилоп, придерживающихся диеты на лугах, зеленеющих вдоль дороги. 



                                                  ОГЛАВЛЕНИЕ - ГЛАВЫ 8-9 - НАПИСАТЬ РЕЦЕНЗИЮ