ЧТО ТАКОЕ СОВРЕМЕННАЯ "НОВАЯ ДРАМА"?
С чем ее едят и съедобно ли это?
«Вы не люди! Вы звери! Вы любить не умеете! Забыли, как любить надо. Самое главное забыли. Ненавидеть только можете. Все вокруг ненавидите. Ничему не радуетесь. И детей своих ненавидеть учите. И их же ненавидите. Чернота одна вокруг вас. Черти черные. Неба не видно. Солнца. В темноте живете. Черноту едите, чернотой дышите, черноту выдыхаете. И все больше ее и больше. И кругом одна чернота уже. И остановиться как, не знаете. И не хотите останавливаться. И будущее уже все черное уже. И нету его уже для вас. Потеряли вы его. И вернуть уже не сможете, если сейчас не одумаетесь. Не вспомните, что любовь такое есть. Для чего она. Зачем и почему нам дана. Остановитесь же! Вспомните, наконец! Умоляю вас!»
(Сигарев, «Агасфер»)
«Представь себе — загаженная канава... И вот по этой канаве дерьмо плывет — кусками, ошметками... Полная канава дерьма! А по дерьму — захлебываясь, вразмашку — рассекает грязная, облезшая крыса... А на спине у крысы сидит крысенок: мерзкий, в струпьях, в лишаях, в гнойниках... Вдруг над канавой мелькнула крыльями летучая мышь — такая же грязная, вонючая, замученная. Крысенок задирает голову и кричит: “Мама, смотри, ангел, ангел!”»
(Коляда, «Рогатка»)
«Но мы будем. Только мы и будем! Потому что без веры, без земли и нефти мы свободны. Нас нельзя купить, мы продаемся только за деньги. … Как в древности как в каменном веке нами правят простые боги - Водка, Ебля и ТЕЛЕВИЗОР. Мы рыцари без цели и мечты, наши сегуны облажались на нашем знамени старый добрый триппер! Мы скачем на подержанных тойотах в Вечность. Мы дарим надежду нашему виду…»
(Курочкин, «Водка, Ебля, Телевизор»)
«По полу течет белое, как снег, молоко. Оно течет и смешивается с грязью на полу. Течет и чернеет. И чернеет... Остается только черная лужа на полу. Но в ней почему-то отражается не потолок, а небо. Ночное небо. Луна отражается. Планеты. И звезды. Много звезд».
(Сигарев, «Черное молоко»)
Драма или трагедия?
Современная драматургия - это очень интересная тема, сложная и противоречивая. И хотя, то направление театра, которым я занимаюсь, является совершенно противоположным, мне захотелось, несмотря на мое первоначальное негативное отношение к ней, разобраться и понять это, несомненно любопытное, явление. Прочитав за короткое время, большое количество современных пьес, я сначала испугалась той дикой, необузданной энергии, которой переполнена "новая драма", но затем, прислушиваясь к себе я начала постепенно осознавать, что современные авторы воздействуют на меня инече, чем классические. Как читатель, я чую героя животом. Это совсем другой способ восприятия, общение с читателем или зрителем происходит совсем на другом уровне - на более глубинном, животном. Я героя не понимаю, не сочувствую ему, я словно становлюсь им и начинаю испытывать первородный страх. Да это же катарсис! - подумала я. И мне показалось, что теперь у меня есть ключ к разгадке этого явления. "Новая драма" - это выродившаяся античная трагедия, простите мою дерзость. В трагедиях драматурги, не просто изображали известные мифы, они моделировали крайние ситуации, когда человек отступал от божественных законов, давая понять зрителю, ЧТО бывает, когда преступая черту, смертный человек проявляет своеволие. Он обрекает себя на страдания, потери и мифологический ужас отчуждения от божественного. Отключенный от бессмертного, истинного, он повергает себя в хаос, которым наполнено человеческое существование вне высшего, идеального бытия. Монолог из "Агасфера" Василия Сигарева, который я поставила первым эпиграфом, разве это не строфа античной трагедии? Комос, где герой взывает к людям, через небеса: "Чернота одна вокруг вас. Черти черные. Неба не видно. Солнца. В темноте живете. Черноту едите, чернотой дышите, черноту выдыхаете. И все больше ее и больше. И кругом одна чернота уже. И остановиться как, не знаете. И не хотите останавливаться. И будущее уже все черное уже. И нету его уже для вас. Потеряли вы его. И вернуть уже не сможете, если сейчас не одумаетесь. Не вспомните, что любовь такое есть. Для чего она. Зачем и почему нам дана. Остановитесь же!".
Теперь я знаю, как ставить современную драму и может быть даже написать ее, а главное - зачем. Далее мне бы хотелось показать весь ход моей, не претендующей на истину, мысли. Что такое современная драма, где она находится в современном пространстве российского современного искусства и по каким основным чертам ее можно отличить от любого другого литературного жанра или направления.
Современный театр.
В современном театре все сводится к концепции. Тут важно, как режиссер сможет визуализировать безумные кошмары автора. Но для этого нужен режиссер, владеющий современным театральным языком. Таких режиссеров не много, но они появляются. Их режиссерский язык пока еще беден, а высказывания путаны, но они бьются, смелеют, становятся изобретательнее и вместе с новорожденной публикой, готовой воспринимать их действа, формируют личностный взгляд на современную реальность. Пусть пока слегка эпатажный, наглый, циничный, но свой, поколенческий. Но это те, кто за деньги, благодаря своей хоризме, ставит новую драму в больших театрах.
Более радикальные адепты сидят в темных подвалах. Их театры частные, независимые от государственной и общественной цензуры, и потому, ставящие самые смелые пьесы, самых дерзких авторов. Маленькая секта, пребывающая в страшной эйфории от гипертрофированной свободы, непризнания никаких табу, запретов, законов и канонов. Здесь царствует слово. Неправильное, нецензурное, искореженное улицей, раздавленное эмоцией, но созидающее текст. Текст как вербальное выражение актуальной действительности. Здесь само представление не является центральным событием, - побродили в джинсах и майках по сцене с листочками в руках, - главное прецедент и то, что возникает вокруг этого - актерские репетиции-тусовки до и дискуссия со зрителями после. Просто повод поговорить на некоторую тему. Да, горячую, актуальную, политически острую, но не выходящую за пределы подвала.
Политические темы.
Когда человек надоедает со своим вонючим, проспиртованным внутренним миром, начинают брать темы из общественной жизни. Протираем опухшие глаза и что видим? Мир не справедлив, б...я. Кто на х... виноват? Царь! Потому что в огромной стране, где с середины XVII века большинство населения является рабами, гражданская пассивность в крови. Как сказал, мой любимый Довлатов, "Сталин, конечно, преступник. Но кто написал 40 миллионов доносов?". Конечно, во всем виноват царь, потому что я никогда не управлял своею жизнью и никогда от меня ничего не зависело. Так в искусстве появляется политика. А это золотая жила. И если раньше, в советские времена, приходилось прибегать к аллегориям, то теперь обо всем можно говорить прямо, минуя искусство.
Без’образный человек.
Чтобы описать человека, писатели всегда обращались к образу - только так можно охватить его неизменную суть. В противном случае, приходится изображать лишь фрагмент, который уже через секунду становится ложью, ибо человек - существо, принадлежащее миру феноменальному, следовательно изменяющееся, так же как и всё конечное, поэтому вне своего образа, вне своей ноуменальной идеи - он существует лишь как набор лживых фактов о самом себе. Вот в такой погоне за призраками и пребывает современный театр, не пользующийся художественным образом при описании человека. А без помощи образа, на мой взгляд, вообще ничего нельзя описать. Но современный театр забывает об этом и пользуется языком конечного, для объяснения бесконечного.
Не про меня.
Современный театр существует как общественное движение. Клуб по интересам. Новый способ коммуникации. Все что-то актуализируют, что-то документируют. Новый язык, лексические находки, новейшие языковые средства. Хотят понять современника - но лично я не узнаю там никого. Для меня герои современной пьесы все равно что выдуманные персонажи. Я принадлежу к пресловутому креативному классу от его зарождения. Я, как и большинство моих друзей, не езжу на метро, не ночую на теплотрассе, не живу в коммуналке, не пью водку, не ругаюсь матом, не подвергаюсь ежедневно насилию, я не живу в 90-х! Ау! Уже тринадцатый год от наступления миллениума. Почему обо мне никто не пишет? Все изменилось! Мы уже давно перешли на зеленый чай, мы со вкусом одеты, практикуем йогу, цивилизованно ходим на митинги, редко занимаемся сексом, потому что сублимируемся в искусство. Мы дети фейсбука. Почему о нас никто не пишет? Почему мы не пишем о себе? Читая новую драму или, посещая современный театр, я ничего не узнаю. Это не моя жизнь. Это не про меня. Вопросы, которые там поднимаются меня не трогают. Да, я вижу элементы и фрагменты своего мира, но они не складываются в картину, из них не выводятся никакие заключения, никак не обобщаются, не исследуются. Где герой моего времени? Почему мы не пишем о себе? Да потому что это скучно. Мы нестерпимо скучны. Мы бесцветны. Толерантны. Мы пьем свежевыжатый сок. При встречи, целуем друг друга в щечки. У нас полторы тысячи френдов и ни одного близкого друга. Мы не критикуем плохие спектакли. Мы даже протестуем цветочками.
«Мотивы документального театра» или «Все врут».
Современный драматург просто пересказывает действительность - выводы делайте сами. На просьбы сформулировать манифест, "новые" драматурги не поддаются даже под пыткой. Никакого моего творческого вмешательства - я увидел, вам рассказал, дальше не мое дело - за что купил, за то продаю. Этакая предельная "честность", которую хочется взять в кавычки. В мире, где все врут, постоянно, всем и про всё, не может не возникнуть искусство, стремящееся освободиться от фильтров, просеивающих через себя нашу жизнь. Сегодня любая информация перевирается тысячу раз. Каждое событие интерпретируется тысячью способами. Каждое понятие имеет тысячу содержаний. Ежесекундно в эфир выбрасываются миллиарды, противоречащих себе и друг другу, фактов. Это не просто искажение действительности - это манипуляции с самим кодом бытия. Никогда еще человек не владел таким количеством информации и никогда еще не был так далек от истины.
Что же происходит при этом с современным человеком, лишенным какой либо внутренней опоры? Когда сломаны, разрушены мифологические конструкции, испокон веков помогающие ему общаться с объективным. Когда определение "религиозный человек" звучит оскорбительно. Когда наука, настолько себя дискредитировала своею продажностью, что потеряла всякое доверие образованных слоев человечества. Когда государства из защитников и работодателей превратились в рабовладельцев. Когда семья, в силу доступности свободного секса, как институт себя исчерпала. Когда школы и ВУЗы перестали учить, а только тестируют, контролируя уровень безграмотности, необходимый для поддержания порядка в мегополисе, этом страшном мегаобразовании, напоминающем напичканную порохом бочку, где любой трезвый, грамотный человек подобен зажженной спичке. Когда медицина исключительно фармокологична и занята лишь тем, чтобы прививать человеку болезни, которые потом заведомо безуспешно будет лечить. Когда природа из друга стремительно превращается во врага, способного в любую минуту тебя уничтожить, взорвавшись вулканом, затопив цунами, или разорвав пополам трещиной при землетрясении. Когда традиции отрицаются, авторитетов больше нет, а само слово «авторитет» используется уже совсем в ином значении: например, "авторитетный источник" - это значит тот, кто увидел первым, а не тот кто нечто познал и теперь спешит поделиться своими знаниями. К родителям, предкам не просто не прислушиваются, их мнения не просто отрицаются, - мы всю свою жизнь отстраиваем противоположным способом. Никому нельзя доверять. Ничему нельзя верить. Только себе. Но, боже, как внутри меня все теперь не устойчиво! Как хрупко! Наверное поэтому современный театр не стремиться насаждать свое видение или мнение, потому что ему все равно никто не поверит. Только факты! Вот что теперь является самым ходовым товаром - факты! В мире обмана достоверность самый ценный продукт. Поэтому искусство теперь не лечит, не учит, просто описывает факты, как можно достовернее, без какой-либо творческой переработки, чтобы не дай бог что-нибудь не исказить, то есть снова наврать. Искусство цепляется за ускользающую правду. И тонет во лжи.
Вербатим. «Творец и пиздец».
Современный драматург описывает нам не переживания героя, он описывает его поступки, выраженные словами - слова, вот что является символом современного мира. Но слова пустые, ничего не значащие, прекрасные сами по себе. Много, очень много слов, противоречащих друг другу, часто никак не связанных между собой, не исходящих одно из другого. Просто слова. Если в начале было слово, то в конце будут слова. Я есть то, что я говорю. Не то что думаю, а то что произношу. И этот случайный набор символов не характеризует меня как личность - он помогает мне сливаться в этом потоке с другими личностями и мы говорим, говорим, говорим. Просто чтобы говорить. Не для того чтобы слушать. Не для того, чтобы сказать. Для того чтобы высказать весь тот мусор, что переполняет меня. Я канализационная труба, исторгающая зловонные словесные отходы. Вот разгадка нового языка в современной драматургии, да и пожалуй в современной литературе вообще. Языка, изобилующего, как никогда сниженной лексикой. Считается, что чем больше мата, тем достовернее. Слов так много, что актеры не расстаются с листочками, в которые постоянно заглядывают, а режиссеры предлагают не столько смотреть спектакли, сколько слушать текст как музыку. И вот мы имеем - режиссера в качестве дирижера, актеров - музыкантов и драматурга -
композитора. И спектакли называют соответственно - "Я Творец и пиздец" (Олег Груз), потому что все только и делают что пиздят. Почему? Потому что это проще всего. Драматург подслушал, актер прочитал, а режиссер нашел деньги. Все. Факт искусства состоялся. Минимум затрат, максимум уважения - мы все делаем нужное и важное дело - актуализируем пространство. Критерии оценки художественного произведения тоже изменились - важно ЧТО и совершенно не важно КАК. На первый план выходит достоверность в ущерб изобразительным средствам, которые теперь настолько скудны, что уже почти не напоминают театр. Говорить легко, говорить приятно. Я говорю, значит существую. Я существую, пока говорю. Говорю я чужие слова - то есть кто-то пережил, а я повторяю слова, рожденные чьим-то опытом. Я современный актер современной драмы - мне больше не нужно переживать самому - достаточно просто читать с листочка чужие слова, не нужно долго работать над ролью, да и роли-то нет и нет персонажа - есть некий текст, который мог бы принадлежать любому человеку из зала, а я просто произношу эти слова, такие близкие всем. Я актуализирую пространство. Я великий актуализатор. Другими словами - "творец и пиздец".
Почему любят ставить классику? Ее легко интерпретировать - она объемна и многопланова. Современная драма не оставляет места для режиссера. Ее нельзя прочитать иначе, ее можно только просто прочитать, поэтому так популярен жанр читки.
Современный герой - выкидыш эпохи.
В пьесах 90-х герой еще сохранял оптимизм, верил в чудо - надежда еще плескалась на дне стакана. Но, так или иначе, он проглотил ее, выпив содержимое своей души до последней капли, не оставив герою нулевых ничего - ни надежды, ни оптимизма. Сигарев «сливает» своего Максима, выбрасывая из окна, как нечто абсолютно ничтожное - за всю историю мировой литературы не существовал еще герой меньший по своей антропологической значимости. То же можно сказать и о его девочке-Волчонке, ненужной даже своей матери. Сигарев, Коляда и др. современные авторы воссоздают в своих пьесах апокалипсический ужас - человек в нашу эпоху развалившихся традиционных систем, не имеет больше какой-либо ценности. Он не принадлежит никакому сообществу или сословию, или национальному образованию. Он не нужен ни соседу, ни семье, ни государству, ни богу. И вот смотрит на нас пустыми глазницами новый герой-тень, абортированный выкидыш уходящей эпохи. Герой, который живет за пределами страха, за пределами боли, за пределами надежды - живет временно, кое-как, и не более осмысленно, чем крыса на помойке. Это не просто одиночество, которое всегда испытывал герой романтик или «маленький человек», воспетый в русской литературе. Нет, это одиночество иного рода - существование вне жизни, за спиной у Бога. Как будто мир сколько мог вместил в себя человек, а герои современных пьес остались за рамками бытия, недопущенные к человеческому существованию. И если внимательно прислушаться к нарастающему гулу новой эры - можно услышать, как она выплевывает все новых и новых людей, которые мгновенно подхватываются новой драмой и заселяют несметные просторы постмодертистского текста.
Когда уютно только на кладбище.
«На протяжении ХХ в. образ Дома менялся, отражая онтологические и социальные изменения в обществе. В начале века исчезает русская усадьба и остаются только воспоминания о вишневом саде и дамах в белых платьях. Чеховское дворянское гнездо превращается в усадьбу-дачу, ностальгия по которой ярко проявится в русской драматургии конца века в качестве синдрома уходящих ценностей. Дворянско-усадебный космос сменяется в советской России замкнутым пространством квартиры, которое постепенно суживается до коммуналки. Устойчивый образ Дома разрушается и в пьесах Н. Коляды. Это дом, в котором невозможно жить, «дурдом» (Н. Лейдерман), полный абсурда» (Гончарова-Гробовая). Сигарев же идет еще дальше. Его героиня переселяется на кладбище, ибо ей здесь уютнее! Сегодняшний мир, занятый самим собой, выталкивает еще живого человека на кладбище! Или выбрасывает его, изнасилованного, как пыль вытряхивают, из окна. Постсоветский человек, живущий в неототалитарном обществе, где угнетенному теперь все равно угнетают его или нет, который хочет лишь одного - досидеть до смерти в кресле у телевизора, и чтобы только никто не выхватил пульт от него, ибо единственное в чем он еще может проявлять свою волю - это переключение каналов. Человек без цели, без надежды, без воли к жизни. Увядающее, засыпающее общество. Стирается грань между театром и жизнью, нет больше Героя - есть просто «человек - как единица текста» (Докладов). Текста постмодернистского. И мне кажется, что эта эпоха последняя. Это красивый закат литературы. За ней не следует ничего. Остается лишь наедятся, что литература, слившись с жизнью, отдаст свои соки, осмыслив нашу с вами обыденную жизнь и заставит человека почувствовать себя героем. И тогда начнется возрождение. И герой снова отделится от обывателя и запросится на чистую страницу истории, начиная новую литературную эпоху.
Кризис театра.
Люди, которые занимаются современным театром, не понимают, что они делают. Сама театральная профессия выморочилась в тусовку. Нет в подходе к делу больше вдумчивости, желания что-то глубоко поисследовать, нет альтруизма - заплати, я тебе и голый спляшу и матом поругаюсь, мне пофигу. Кризис театра равно прошелся и по традиционному, и по театру-лаборатории, и по современному театру. Прокатился катком, сплюснув все высокие помыслы, уплощая идеи, раздавив творческую совесть.
Мы живем в преисподней.
Обыкновенные люди в пьесах Коляды и Сигарева - кто они? Если современные авторы описывают мир обыкновенных людей - значит мы живем в преисподней. Когда я еду в электричке я чувствую себя внутри современной пьесы. В метро, среди гастарбайтеров из бывших республик - я чувствую новую драму, которая смотрит на меня с азиатским прищуром и предлагает поиграть в правду. Долго ли еще мы сможем делать вид, что все изменится в лучшую сторону? Что вам все еще позволяет так думать? Вы перестали смотреть телевизор и передвигаетесь по городу только на машине? Ходите в модные рестораны, посещаете выставки современного искусства и митинги, где небольшая группа людей сбилась в один класс, в иностранном названии, которого, слышится нечто демиургическое. Боже, у нас в стране есть целый класс творческих людей! Криативных! Где еще такое возможно?! Хорошо, если вы входите в число этих 50 000 человек, относящихся к жизнь с иронией и обладаете ментальной свободой, которую невозможно разрешить или запретить. Но остальные-то 143 миллиона 50 тысяч человек вполне себе персонажи новодрамовских пьес. Почему выжили первые? Творчество и только творчество помогает человеку оставаться человеком. Вторым же, подобно героям современных пьес, остается лишь одна творческая тема - выживание. Наша цивилизация стремительно превращается в темный лес, где тебя окружают хищники. И если ты сам не сожрешь соседа, твой сосед сделает это тобой. И лексика и средства простейшей коммуникации будут у вас соответствующими. И нравственные проблемы вас больше волновать не будут - новый мир отменяет все: и Веру и Надежду и Любовь. Давайте не будем старой интеллигентной ханжой с мятой газеткой в руках, и признаем: мир катится к черту «на подержанных старых тайотах» (Курочкин). Невольно вспоминаются слова П.Я. Чаадаева: «Чтобы размышлять, чтобы судить о вещах, необходимо иметь понятие о добре и зле. Отнимите у человека это понятие, и он не будет ни размышлять, ни судить, он не будет существом разумным». Герои Достоевского были одержимы идеями. Чем одержим герой новой драмы? Только ненавистью - тупой, немотивированной, безусловной ненавистью, ко всему и вся и прежде всего к себе самому. Но человек, оставшийся без единого ориентира, в кромешной внутренней темноте, начинает видеть праистины, сочащиеся из незаживающих надрезов, привыкшего страдать сердца. Только заглянув в лицо бездне, можно увидеть отблески света на своих щеках.
Красота спасет мир.
Зрители не принимают новую драму, потому что не находят там того, что ищут в театре - сакральные мифологические коды, помогающие человеку, вскрывать, посредством осознания, окружающий их мир, до того закрытый и познаваемый неосознанно. Поэтому-то театр и жив до сих пор. У него своя функция, и вопреки сложившемуся мнению, не развлекательная. Иначе, как считает Питер Брук, он не выдержал бы конкуренции с телевидением и кино, а уступил бы этим монстрам индустрии развлечения. Но он устоял. И как бы плохо театр не справлялся со своей древней миссией, люди не перестанут искать в нем правды и внутренних ориентиров, без которых трудно понять «что такое хорошо, а что такое плохо». Именно здесь они приобщаются к идеалистическому первоначалу - внерелигиозному, интуитивному, творческо-созидательному. Человека одолевает жажда к прекрасному, он чувствует, что именно умение видеть красоту делает его человеком. И в конце концов, нельзя не учитывать человеческое желание когда-нибудь стать лучше, присущее даже самому отъявленному негодяю. Приходя в театр, он смотрит на Героя, и видит в нем себя идеального и уносит с собой в свой грязный маленький мирок частичку героического и прекрасного. С чем же сталкивается человек в современном театре? С самим собой. И это тупик. В этом нет развития. В этом нет мистерии, в этом нет театра. Только жизнь, опять жизнь. Нет бессмертия, только преходящее, умирающее, сразу после произнесения, слово. Некрасивое, матерное слово, которым человек бьется со своими демонами, с реальностью, с себе подобными существами всю жизнь. Здесь он опять разделен с ближним, опять насторожен, опять противопоставлен всему и вся. А ведь алкал он соборности, возникающей всегда, когда гаснет в зале свет и затихает на полуслове сосед и красивые люди, окутанные ярким светом, приподнятые над землей подмостками, магическим голосом открывают тебе старые добрые истины. И ты чувствуешь себя человеком, не тварью или рабом, как в церкви, а человеком, героем, титаном.
Война кончилась. Пора жить дальше.
Новое современное искусство начнется тогда, когда мы перерастем 90-ые, которые прошлись по нашей стране, оставив раздвоенный след от копыт в сердце каждого из нас. 90-ые - это десятилетняя война, которая выжгла и опустошила наши души. Потери неисчислимы и, боюсь, не поправимы. Человек, переживший утрату (в нашем случае, утрату родины и идеалов) долго еще живет прошлым, баюкает свою боль и не позволяет себе жить дальше. Мы лишились не только образа своей страны, мы лишились своего собственного образа. Мы безобразны и безобразно живем в безобразной стране. Десять лет длилась война, и десять лет по ее окончании мы живем на пепелище, кое-как обстроившись. Мы не желаем строить новое, потому что, когда теряешь какую-то часть, целое можно восстановить по уцелевшим кускам, мы же потеряли все. Мы проиграли эту войну самим себе. И ничего не изменится, пока не возникнет новое искусство, иное, способное вывести страну из тупой спячки и двинуть вперед, если не в светлое будущее, так хотя бы подальше от темного прошлого, в котором современная новая драма с одной стороны держит нас, а с другой стороны помогает пробудиться, осознать себя, подталкивает к выходу, единственно возможному - в творческое, креативное, теургическое, димиургическое восприятие действительности. Без искусства нет жизни. Нужно научиться чувствовать его везде - в себе, в своем доме, в любой своей деятельности. Нужно привносить в нашу жизнь искусство и перестать тащить в него наш быт.
(При написании этой статьи были оскорблены чувства семи кроликов. Перед каждым бесконечно преклоняюсь и прошу прощения)